— Нет пива, нет! — с удовольствием сказал он. Помню, и когда он работал у нас, главным его удовольствием было — отказывать.
— Придется в другой класс, по пятнадцать копеек. Мы снова шли через дворы, поворачивая, потом вошли в класс по пятнадцать копеек, и там, тоже в углу, была касса, и в ней тоже сидел Фаныч! Сначала я растерялся, был готов дать этому какое-то чуть ли не символическое объяснение...
— Есть пиво? — спросил мой друг.
— Есть... — неохотно сказал Фаныч.
И тут я понял, в чем дело: просто стена, разделяющая баню на классы, упирается в эту кассу, выходящую сразу на две стороны. И с одной стороны Фаныч продает билеты по восемнадцать, а с другой — за пятнадцать. Одной половиной лица говорит: «Есть пиво», а другой: «Нет».
Стекло кассы вдруг задрожало от какого-то приблизившегося мотора, потом дверь распахнулась и в темное пространство перед кассой вошла Аня. Я не видел ее с тех пор... Только я хотел вступить с ней в беседу, как в дверь толпами стали входить иностранцы.
— О! — гомонили они не по-нашему. — Оригинально! Русский дух! Колоссаль!
Но Фаныч, однако, быстро развеял их чрезмерное оживление, заставив выстроиться всех в очередь, бросая каждому в отдельности тонкий, завивающийся вверх билетик.
НАКОНЕЦ-ТО!
1. Она говорила
Первый жених — грузин был, Джемал. Все ходил за мной, глазами сверкая.
Однажды, когда я плохо еще его знала, пригласил как-то меня к себе в гости.
Ну, я тогда дура дурой была, поехала.
Сначала все красиво было, даже чересчур: виски «Блэк энд уайт», пластинка «Данс ин де дак». Потом вдруг говорит:
— Сегодня ты не уйдешь!
— Почему?
— Я сказал — да, значит — да!
Выскочила я в прихожую, гляжу: один мой туфель куда-то спрятал. Стала всюду искать, нигде нет. Он только усмехается:
— Ищи, ищи!
Наконец словно осенило меня: открываю морозильник — туфель там! Быстро надела его, выскочила на улицу. Там жара — а туфель пушистым инеем покрыт.
Все смотрят изумленно: что еще за Снегурочка на одну шестнадцатую?
...И при этом он был как бы фанатическим приверженцем чести! Смотрел как-то мой спектакль, потом говорит:
— Как ты можешь так танцевать? Зых!..
— Знаешь что, — говорю ему, — устала я от твоих требований взаимоисключающих. Требуешь, чтобы я была твоей и в то же время абсолютно недоступной и гордой! Отсутствие любого из этих пунктов в ярость тебя приводит. Представляю, как бы ты меня запрезирал, как бы разговаривал, если бы я что-то тебе позволила. А ведь пристаешь... Парадокс какой-то — башка трещит!
Правильно мне Наташка про него сказала:
— Знаешь, он, по-моему, из тех, что бешено ревнуют, но никогда не женятся!
Однажды заявляет:
— Ну, хорошо, я согласен.
— На что согласен?
— На тебе жениться. Только условие — поедем ко мне домой. Ходить будешь всегда в длинном платье. Что мать моя тебе скажет — закон! Зых! Смотри у меня!
— Нет, — говорю, — пожалуй, предложение твое мне не годится.
Изумился — вообще довольно наивный такой человек. Не понимает, как можно не соглашаться, когда он — сам он! — предлагает.
— Плохая твоя совесть! — говорит. — Ну ладно, я все равно поеду. Мать нельзя одну оставлять! Это вы тут такие... А мы родителей уважаем!
— Конечно, — говорю, — поезжай. Раз тебе все тут так не нравится, зачем тебе мучиться? Поезжай!
Уехал. Полгода примерно его не видела.
Недавно иду я мимо Думы, вижу: стоит величественно, кого-то ждет.
— Привет! — говорю.
Кивнул так снисходительно — и все.
А тут сам начальник отдела кадров своим вниманием осчастливил!
В столовой подходит, жарко шепчет:
— Умоляю, когда мы можем встретиться?
Я удивленно:
— Вы что-то сказали, Сидор Иванович?
Он громко:
— Я?! Нет, ничего.
И снова — сел поблизости, шепчет:
— Умоляю о встрече!
Мне Наташка потом сказала:
— Смотри, наложит он на тебя руки...
И вот однажды поздним вечером — звонок! Открываю — он.
— Разрешите? Решил полюбопытствовать, как вы живете.
Гляжу с изумлением, какой-то странный он выбрал туалет: резиновые сапоги, ватник, треух, за плечами мешок.
— Сидор Иванович, — не удержалась, — а почему вы так странно ко мне оделись?