Потом вдруг запахи почуял... Столовая.
Вхожу — официантка мне грубо говорит:
— Ну что? Долго еще по одному будете тащиться? Через десять минут ухожу, кто не успел — пусть голодный ходит... Вы что заказывали?
Что я заказывал? Довольно трудный вообще вопрос.
— Сырники или морковную запеканку?
Прям даже и не знаю, что предпочесть!
—А мяса нельзя?
Посмотрела на меня.
— Ишь! Мяса!.. Один хоть нормальным человеком оказался!
Приволокла мне мяса. Большая удача! Подходит ко мне распорядитель с блокнотом.
— Сердыбаев? — говорит.
— ...Сердыбаев!
— Только что приехал?
— Да.
— Ну — как там у вас в Туркмении с погодой?
— Чудесно.
— С кем будете жить? — Прям, думаю, даже так?
Определился в шестой номер, где как раз нужный мне композитор жил. Вхожу — довольно молодой еще парень, сидит, кипятит кипятильничком в кружке кипяток.
— Ты что? — говорю. — Ужин же как раз идет? В темпе!.. Ну, пойдем!
Привел я его в столовую, говорю:
— Уж накормите его, прошу!
После ужина композитор мне говорит:
— Может быть, сходим тут неподалеку в театральный Дом творчества?
— Давай!
— Только у меня будет к вам одна просьба...
— Так.
— Если увидите там японок — не приставать!
— ...К японкам? Ну, хорошо.
И пока шли мы с ним в темноте, я все хотел спросить у него: «А есть они там?»
Но не спросил.
А там вообще оказалось пусто! Только в столовой двое — явно не японского вида — стояли, раскачиваясь, по очереди пытаясь вложить замороженную коровью ногу за пазуху, нога со стуком падала, — и это все.
Когда мы вернулись, композитор сказал:
— Не возражаете, если я открою окно?
— Пожалуйста!
Всю ночь я мерз. Ну, ничего! Не так уж это много: не приставать к японкам и спать при открытом окне. Ничего страшного.
Для моего скоропортящегося портфеля это даже хорошо!
Всю ночь я мерз — и с благодарностью почувствовал, как на рассвете композитор покрыл меня своим одеялом.
Во время завтрака подошел ко мне один из проживающих, сказал жалобно:
— Вас, наверное, послушаются. Скажите коменданту, чтобы не запирал бильярдную на замок.
Неожиданно я уже самым главным здесь оказался! И всюду так: издалека только кажется — дикая конкуренция, чуть ближе подходишь — никого!
После завтрака композитор мне говорит:
— Может быть, прогуляемся немного?
— Можно!
— Только единственная просьба! — он сморщился.
— Не приставать к японкам! — сказал я. Он с удивлением посмотрел на меня:
— Откуда вы знаете?
— Но вы же сами вчера говорили!
— И вы запомнили?! — В глазах его даже слезы сверкнули!
«Да! — думаю. — Что же за сволочи его окружают, неспособные единственную запомнить, такую скромную просьбу?»
Неужто действительно — я самый хороший человек в его жизни?
На прогулке мы разговорились, я рассказал ему о своих делах, он — о своих... Выяснилось, кстати, что связано у него с японками: во время учебы в консерватории влюбился он в одну из японок, с тех пор не может ее забыть. Все ясно!
После прогулки он сидел за роялем, что-то наигрывая, потом пригласил меня и заиграл вдруг прекрасную мелодию!
— Годится? — резко вдруг обрывая, спросил он.
— Для чего?
— Для твоего текста?
Мы обнялись. Обратно ехал я в полном уже ликовании! Здорово я все сделал! И главное — честно! И человеку приятно, и все счастливы!
Иной раз хочется, конечно, приволокнуться за хорошенькой японкой, но можно же удержаться, тем более если человек просит!
Утром зашел я за Дзыней, понесли Ладе Гвидоновне песню.
Лада Гвидоновна наиграла, напела.
— Что ж, — говорит. — Для начала неплохо! Хотите кофе?
— Не знаем, — говорим.
— Учтите: мы только хорошим авторам кофе предлагаем.
— Тогда хотим!
Жадно выпили по две чашки. Лада Гвидоновна в какой-то справочник посмотрела:
— Вам за ваш текст полагается двадцать рублей.
— А за подтекст?
— А разве есть он у вас?
— Конечно.
— Тогда двадцать пять.
Стоим в кассу, подходит к нам Эммануил Питонцев, руководитель знаменитого ансамбля «Романтики».
— Парни, — говорит, — такую песню мне напишите, чтобы английские слова в ней были.
— А зачем?
— Ну, молодежь попсовая — длинноволосая эта, в джинсах — любит, когда английский текст идет.
Приехал я домой, написал — самую знаменитую нашу впоследствии песню: «Поручите соловью — пусть он скажет: “Ай лав ю!”»