— Куда мы опаздываем? — спросил он.
— Увидишь, увидишь. — Делани наслаждался заинтригованностыо Джека.
Внезапно остановившись, Морис с любопытством посмотрел на своего друга:
— Что у тебя с носом?
— Пьяный ударил меня возле отеля, — смущенно пояснил Джек.
— Когда?
— Через минуту после твоего отъезда.
— Ты встречал его раньше?
— Никогда.
Делани усмехнулся:
— Ты мгновенно включился в бурлящую жизнь Вечного города, да? Я здесь уже пять месяцев, а меня никто еще не ударил.
— Зато тебе успели испачкать воротничок губной помадой. — Джек зашагал к выходу.
Рука Делани непроизвольно потянулась к горлу.
— И где это меня угораздило?
— Клара обедает с нами? — спросил Джек, подойдя к двери.
— Нет. — Делани не стал вдаваться в подробности.
Они сели в зеленый «фиат»; швейцар с армейской выправкой сочувственно поглядел на нос Джека, словно он напомнил ему о грехах собственной юности, и захлопнул дверцу автомобиля.
Делани, расположившись в углу и держа спину очень прямо, смотрел на проносившиеся мимо машины.
— Господи, итальянцы мчатся как юнцы, мечтающие занять первое место в воскресных автогонках.
— Ну, — отозвался Джек, — французы ездят еще более лихо. Они всегда несутся так, словно спешат забрать свои деньги из банка, который вот-вот разорится. Как-то раз я спросил одного француза, почему они всегда мчатся так быстро. Подумав, он ответил: «Мы проиграли войну».
Делани улыбнулся:
— Ты, видно, стал знатоком французов.
— Французы — непостижимая нация. Ну, Морис, говори — куда мы едем?
— Если ты способен лить слезы, готовься к этому, — сказал Делани. — Скоро увидишь.
Он замурлыкал себе под нос, загадочно улыбаясь. Это была какая-то известная старая песенка, но Делани так безбожно искажал мотив, что Джек не узнавал ее; однако он чувствовал, что она ему знакома и что Делани вспомнил о ней неспроста.
Автомобиль остановился перед кинотеатром.
— Приехали. — Делани вышел из «фиата» и придержал дверцу для Джека. — Я надеюсь, ты потерпишь еще немного без еды.
Морис не спускал глаз с Джека, увидевшего перед собой афишу фильма «Украденная полночь»; это была старая лента Делани. В списке актеров на плакате первым значился Джеймс Роял. У входа висела увеличенная фотография Джека, сделанная лет двадцать назад, еще до ранения, которое испортило ему лицо. Джек уже не помнил себя таким красивым.
— Это еще зачем? — удивился он.
— Я думал, тебе будет интересно, — невинно произнес Делани.
— А я в этом не уверен.
Теперь Джек догадался, что за мелодию напевал Делани в машине. Это была довоенная песенка «Провожая домой мою крошку»; она исполнялась несколько раз в течение фильма, ее мелодию использовал композитор, сочинявший музыку для картины, в качестве лейтмотива, на фоне которого проходили ключевые сцены.
— Об этом позаботился рекламный отдел, — сообщил Морис. — Пусть публика увидит, что создал в молодости знаменитый режиссер, ныне работающий в Риме.
— Ты сам еще не смотрел? — Джек не отрывал взгляда от блестящей, ярко освещенной фотографии.
— Нет, — ответил Делани. — Я решил, что сидеть рядом с тобой во время сеанса — мой долг друга.
— Долг друга, — повторил Джек. — Когда ты видел фильм последний раз?
— Лет десять — пятнадцать тому назад. — Делани взглянул на часы. — Черт с ним. Этот мерзавец опять опаздывает. Не будем его ждать. Он отыщет нас после сеанса.
— Ты это о ком? — спросил Джек, следуя за Делани к кассе.
— Об одном французском журналисте, который пишет обо мне статью для парижской газеты.
Делани протянул в окошечко деньги. Он обращался с итальянскими купюрами так, словно они обжигали ему руки.
— Он назвал себя твоим другом. Его зовут Жан-Батист Деспьер.
— Да, он — мой друг, — радостно подтвердил Джек.
Он познакомился с Деспьером лет десять — двенадцать назад; когда Деспьер возвращался в Париж из своих странствий, они всегда играли в теннис. Джек знал, что присутствие Деспьера в Риме сделает эти две недели гораздо более приятными. Когда в 1949 году Джек впервые приехал в Рим, Деспьер повез его вечером на фиакре смотреть залитый лунным светом Колизей в обществе двух хорошеньких девятнадцатилетних американок; журналист заявил, что каждый человек в свой первый римский вечер должен посмотреть залитый лунным светом Колизей в обществе двух хорошеньких девятнадцатилетних американок.
— Веселый малый, правда? — сказал Делани, заходя в кинотеатр.