«Я вижу, моё милое дитя, что ты признаешь меня только тогда, когда я дам клятву перед священником; не думаешь ли ты, что ты одна должна уважать твою верность, не видела ли ты когда-нибудь этого перстня на моём пальце?» — «0 счастье свидеться, когда страдаешь, с тем, кого любить!» Церковные двери раскрылись, и они в тот лее день обвенчаны. И ангелы на небесах, благословляя их обоих, улыбаясь, поют: «Дети, будьте счастливы!»
Несмотря на то, что песнь была уже окончена, мне всё ещё казалось, что я слышу трогательную жалобу Маргариты и весёлый голос гусара. Я посмотрел на весёлых молодых людей, положивших в эту прелестную мелодию всю свою душу. И мечты, и воспоминания, одни за другими, стали проходить перед моими очарованными глазами.
— Гей! мой гость, — сказал мне Степан, смеясь, — если бы вы не были степенным профессором, то я предположил бы, что вы плачете. Неправда ли, какая славная музыка, и как слова подходят к ней! Да, вы из наших; мы сделаем из вас настоящего прямодушного чеха. Теперь сядемте за стол. Вы, конечно, отведаете для меня этих дымящихся сосисок, единственную славу Праги, понимаемую немцами. А когда мы дойдём до десерта, то мы дадим слово Венцелю. Теперь за ним очередь рассказывать.
IV. История Чванды (Ssvanda) — вoлыночникa
У Степана было превосходное токайское вино, золотистое и прозрачное, как топаз; мы уже почокались им раза четыре, если не пять, в память Жижки и за будущее славян, когда я напомнил Венцелю о сделанном нам от его имени обещании.
— Что же рассказать вам, — спросил Венцель, — что-нибудь смешное?
— Нет, нет, — сказала Катенька, — что-нибудь страшное, что напугало бы нас. Забавно пугаться, когда ничего не боишься и когда имеешь возле себя всех своих друзей.
— Хорошо! — сказал Венцель. — В таком случае слушайте, я расскажу вам историю Чванды.
Чванда-волыночник был весёлый сотоварищ. Родившись, как истый музыкант, со страстной любовью к вину, он был вдобавок к этому ещё записным картёжным игроком; зачастую рисковал он своею душою в стражах. Едва успевая добыть своим дутьём — свой дневной заработок, он с большим, удовольствием посвящал остальное время дня беседе с бутылкой и игре в карты с первым встречным до тех пор, пока у него в кармане ничего не оставалось, и ему приходилось возвращаться домой с тем же, с чем он вышел, Впрочем, он был большой шутник, хохотун, и постоянно весел, так что ни один пьяница не выходил из-за стола, покуда за ним оставался волыночник. Его имя ещё до сих пор живёт в Чехии, и там, где немцы говорят: «Это шут», мы говорим: «Это Чванда».
Однажды, когда в Мокране был праздник, а не один хороший праздник не обходился без волыночника, Чванда, играя на своём инструменте до самой полуночи и получив немало цванцигеров, [6]захотел наконец и сам позабавиться. Ни просьбы, ни обещания не могли заставить его продолжать играть свои песни; он решился досыта напиться и в своё удовольствие поиграть в карты. Впервые ещё он не нашёл никого, кто согласился бы поиграть с ним.
Чванда не был такой человек, который ушёл бы из трактира, пока у него оставался в кармане хотя один крейцер, а в этот день у него было их таки изрядное количество. В то время как он разговаривал, смеялся и пил, с ним случилось то, что нередко случается с людьми, часто смотрящими на дно своего стакана; а именно ему во что бы то ни стало захотелось играть в карты, и он поочерёдно приглашал всех своих соседей.
Разгневанный тем, что не мог найти себе партнёра, Чванда встал, заплатил за то, что выпил, и не совсем твёрдым шагом вышел из трактира.