Выбрать главу

За ночь мысли маленького дворянина нисколько не переменились; первый вопрос, сделанный им, когда он проснулся, был: действительно ли он уже добрый Бог?

— Да, — сказала жена пастора, но сегодня воскресенье; сейчас должна начаться обедня, а добрый Бог не может пропустить её.

Отправились в церковь. По дороге им пришлось переходить через принадлежавший господину луг, на котором девушка с птичьего двора пасла гусей из замка. Завидевши поселян, шедших к обедне, эта девушка побежала, чтобы присоединиться к ним и вместе продолжать путь.

— Варвара, — закричал ребёнок, — ты хочешь оставить этих гусей совершенно без всякого присмотра?

— Да разве в воскресенье стерегут гусей? — ответила Варвара. — Ведь сегодня праздник.

— Кто же будет смотреть за ними? — спросил ребёнок.

— В воскресенье их стережёт добрый Бог, милый господин; ведь это гуси доброго Бога.

И она отправилась.

— Моё дитя, — сказала жена пастора, — ты ведь слышал слова Варвары. Я охотно свела бы тебя в церковь, чтобы послушать там игру на органе, но с гусями может случиться какое-нибудь несчастье; а так как ты добрый Бог, то ты и должен стеречь их.

Мой маленький дворянин ничего не мог возразить против этого! Какие гримасы он ни корчил, а ему пришлось целый день бегать за гусями, но вечером он поклялся, что он более никогда не позволит сделать себя добрым Богом.

Рассказ был кончен среди взрывов хохота. Нанинка снова спрятала свои руки в карманы и со скромностью начинающего автора, при его первом успехе, выслушала сделанные ей поздравления.

VI. Двенадцать месяцев

— Теперь ваша очередь, сударыня, — сказал я Катеньке.

— А затем будет ваша, — ответила она мне, — в Париже, должно полагать, сочиняют такие прекрасные сказки. Между тем вот мой рассказ:

ДВЕНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ

Жила-была некогда одна крестьянка, вдова с двумя дочерьми. Имя старшей, которая была только падчерицею, было Добрунка; вторая, такая же злая, как и её мать, называлась Злобогой. Крестьянка обожала свою дочь, но питала какое-то отвращение к Добрунке, просто потому, что последняя была так же прекрасна, как её родная дочь была безобразна. Добрая Добрунка не сознавала даже того, что она была красива, и поэтому она не могла объяснить себе, отчего её мачеха всякий раз при одном взгляде на неё приходила в ярость. Бедное дитя обязано было делать всё в доме; Добрунка должна была мести, стряпать, мыть, шить, прясть ткать, резать траву и ходить за коровою. Злобога же жила настоящею царицею, другими словами, ничего не делала.

Добрунка усердно работала и с кротостью ягнёнка принимала все попрёки и колотушки. Но ничто не могло обезоружить злую мачеху; притом ещё вдобавок старшая дочь с каждым днём всё более и более хорошела тогда как младшая становилась неб безобразнее

— Вот они уже большие, — думала крестьянка, — скоро станут являться женихи; но эта проклятая Добрунка, делающаяся точно назло мне с каждым днём всё красивее и красивее, отобьёт их всех у моей дочери, Я должна во что бы то ни стало от неё отделаться.

Однажды, это было в середине января, Злобоге захотелось фиалок.

— Послушай, Добрунка, пойди и набери мне в лесу букет из фиалок, а я заткну его за пояс и буду наслаждаться их запахом.

— О, Боже, что за мысль пришла вам в голову, сестрица! Разве под снегом бывают фиалки.

— Молчи, негодная дура, — возразила младшая сестра, — делай то, что я тебе говорю. Если же ты не пойдёшь сейчас в лес и не принесёшь мне букет из 13 фиалок, то я так изобью тебя, что ты сама не рада будешь.

Мать взяла Добрунку за руку, вытолкнула её за дверь и заперла эту последнюю на обе задвижки.

Бедная девушка, вся в слезах, направилась в лес. Всё в нём, даже тропинки, было покрыто снегом. Добрунка заблудилась; она начала дрожать от холода, и ей страшно захотелось есть. В отчаянии она начала молить Бога взять её из этого полного бедствий мира.

Вдруг она заметила вдали огонёк. Она направила туда свои шаги и вскоре поднялась на каменную гору, на вершине которой был разложен костёр. Вокруг этого костра были расположены в одну линию двенадцать камней, и на каждом из них неподвижно сидело по человеку, закутанному в большой плащ, с капюшоном на голове, закрывавшим её до самых глаз.