— В самом деле, — говорит Адамс, — я был всегда того же мнения: я, как и вы, дивился, откуда берется у людей эта уверенность, когда они утверждают о вас такие вещи, которые мне представляются просто невозможными, потому что, как вы знаете, сэр, и как я часто слышал от вас же, вы сами приобрели свое состояние; но можно ли поверить, что вы за вашу короткую жизнь накопили такую кучу богатств, какую числит за вами молва? Вот ежели бы вы унаследовали земли, как сэр Томас Буби, — земли, переходившие в вашем роду из поколения в поколение, от отца к сыну, — вот тогда бы люди еще могли утверждать это с большим основанием.
— Ну, а во сколько же ценят мое состояние? — воскликнул Питер с лукавой усмешкой.
— Сэр, — ответил Адамс, — иные утверждают, что у вас не менее как двадцать тысяч.
Питер насупился.
— Да нет же, сэр, — сказал Адамс, — вы ведь только спросили, как думают другие; я, со своей стороны, всегда это отрицал, я никогда не полагал ваше состояние и вполовину этой суммы.
— Однако, мистер Адамс, — сказал Питер, стиснув его руку, — я бы им не продал всего, чем я располагаю, и за двойную сумму против этой, а что думаете вы или что думают они, я на это наплевал и начхал. Я не обеднею оттого, что вы меня почтете бедняком или попробуете расславить по всей округе, будто я беднее, чем я есть. Я хорошо знаю, как склонны люди к зависти; но я, благодарение богу, выше их. Это верно, что я сам приобрел свое богатство. У меня нет наследственного поместья, как у сэра Томаса Буби, которое переходило бы в моем роду от отца к сыну; но я знаю таких наследников поместий, которые вынуждены путешествовать пешком по стране, как иные бедняки в разодранной рясе, и были бы, вероятно, рады получить какой-нибудь жалкий приходишко. Да, сэр, это все такие же обтрепанные господа, как вы сами; и ни один человек в моем положении, не страдай он, как я, пороком благодушия, не посадил бы их с собой в коляску.
— Сэр, — сказал Адамс, — я ни в грош не ставлю вашу коляску; и, если бы я знал, что вы намерены меня оскорблять, я бы скорее пошел пешком на край света, чем согласился бы сесть в нее. Однако, сэр, я сейчас же избавлю вас от неудобства!
С этим словом он отворил дверцу коляски и, не крикнув даже кучеру, чтобы тот придержал лошадей, выскочил прямо на дорогу, причем забыл захватить свою шляпу, которую, впрочем, мистер Паунс с яростью швырнул ему вслед. Джозеф и Фанни тут же спешились, чтобы пройти вместе с пастором последний кусок пути, составлявший не более мили.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава I
Прибытие леди Буби и всех остальных в Буби-холл
Карета шестерней, в которой сидела леди Буби, догнала прочих путешественников на въезде в приход. Едва леди увидела Джозефа, щеки ее зарделись румянцем и стали тотчас мертвенно бледны. От неожиданности она едва не остановила карету, но вовремя опомнилась и не сделала этого. Она въехала в приход под колокольный звон и приветственные возгласы бедняков, радовавшихся возвращению своей покровительницы после столь долгого отсутствия, во время которого все ее доходы уплывали в Лондон и ни шиллинга не перепадало им, что немало способствовало их крайнему обнищанию. Если в таком городе, как Лондон, жестоко дает себя знать отбытие двора, то насколько же болезненней должен ощущаться отъезд богатых владельцев в захолустной деревеньке, обитатели которой постоянно находят в такой семье работу и пропитание, а крохами от ее стола обильно кормятся немощные, престарелые и дети бедноты со всего прихода, причем щедрость благодетеля нисколько не отражается на его карманах.
Но если предвкушение выгоды зажигало все лица такой откровенной радостью, насколько же сильнее действовала любовь, внушаемая пастором Адамсом, на всех, кто был свидетелем его возвращения! Прихожане толпились вокруг него, как почтительные дети вокруг доброго отца, и наперебой старались выказать ему почтение и любовь. Пастор, со своей стороны, пожимал каждому руку, сердечно расспрашивал о здоровье отсутствовавших, об их детях и родственниках, и лицо его выражало удовлетворение, какое может дать только доброта, осчастливленная благодарностью. Джозефа и Фанни тоже от души приветствовали все, кто их видел. Словом сказать, никогда три человека не могли бы встретить более радушного приема, как поистине никто никогда не заслуживал в большей мере всеобщей любви.