— Сударыня, — говорит Адамс, — если вашей милости угодно меня выслушать, разрешите сказать вам, что никогда я не слышал ничего дурного о Джозефе Эндрусе; а если бы слышал, то постарался бы направить его к добру, ибо я никогда не поощрял и не буду поощрять в заблуждениях того, кто вверен моим заботам. Что касается молодой женщины, то уверяю вашу милость, я о ней такого же доброго мнения, как и ваша милость или кто угодно другой. Это самая милонравная, самая честная и достойная девица; что же касается ее красоты, то этого я в ней хвалить не стану, хотя все мужчины признают ее прелестнейшей из женщин нашего прихода, благородных ли взять или простых.
— Вы очень дерзки, — сказала леди, — если говорите мне о таких гадостях. Священнику куда как подобает тревожиться о прелестных женщинах, и вы, несомненно, способны тонко судить о красоте! Что и говорить, мужчина, проживший всю жизнь в таком приходе, как этот, должен быть редким ценителем красоты! Смешно! Красавица, скажите на милость!… Деревенская девчонка — красавица!… Меня стошнит, если я еще раз услышу слово «красота»… Итак, этой девице, видимо, предстоит подарить приходу целое племя красавиц… Но, сэр, у нас и так предовольно бедняков. Я не желаю, чтобы здесь поселились вдобавок еще какие-то бродяги.
— Сударыня, — говорит Адамс, — ваша милость, уверяю вас, обижены на меня без всякого основания. Они уже давно желали сочетаться браком, и я их от этого отговаривал; я даже позволю себе утверждать, что я один причиной их промедлению в этом деле.
— Что же, — сказала она, — вы поступали очень разумно и честно, хоть она и первая красавица на весь приход.
— А теперь, сударыня, — продолжал он, — я только исполняю свою обязанность перед мистером Джозефом.
— Пожалуйста, не называйте при мне таких молодчиков «мистерами»! — вскричала леди.
— Он, — сказал пастор, — заказал мне оглашение открыто и с согласия Фанни.
— Да, — ответила леди, — я знаю, девчонка так и вешается ему на шею. Слипслоп рассказывала мне, как она гоняется за мужчинами, — в этом, я полагаю, одна из ее прелестей. Но если они и надумали пожениться, вы, я надеюсь, не станете делать вторичного оглашения впредь до моего приказа.
— Сударыня, — объявляет Адамс, — если кто-либо сделает обоснованное предостережение и выставит достаточный довод против этого брака, я пресеку оглашения.
— Я приведу вам довод, — говорит она, — он бродяга и не должен селиться здесь и навязывать на шею приходу целое гнездо нищих, хотя бы все они до одного были красавцами.
— Сударыня, — ответил Адамс, — я не хочу перечить вашей милости, но дозвольте сказать вам: адвокат Скаут объяснял мне, что всякий человек, прослужив один год, приобретает право поселения в том приходе, где он служил.
— Адвокат Скаут, — возразила леди, — бессовестный наглец! Я не позволю никаким адвокатам Скаутам чинить мне препоны. Повторяю вам еще раз: я не хочу, чтобы на нас легло новое бремя; поэтому я предлагаю вам прекратить оглашения.
— Сударыня, — возразил Адамс, — я подчинился бы вашей милости во всем, что законно; но, право же, если люди бедны, это не основание против их брака. Бог не допустил бы такого закона. Бедным и так выпадает достаточно скудная доля в этом мире; было бы поистине жестоко отказывать им в простейших правах и в невинных радостях, какие природа предоставила всякой живой твари.
— Если вы, — кричит леди, — не знаете своего места и не понимаете, с каким почтением такой человек, как вы, должен смотреть на такую женщину, как я; если вы позволяете себе оскорблять мой слух распутными речами, то я скажу лишь одно короткое слово: мой вам приказ — не смейте делать больше оглашений, а не то я посоветую вашему господину, приходскому священнику, уволить вас со службы! Да, сэр, я сделаю это, невзирая на ваше несчастное семейство, и тогда, пожалуйста, идите побираться вместе с первой красавицей в приходе!
— Сударыня, — ответил Адамс, — я не знаю, что ваша милость разумеет под словами «господин» и «служба». Я служу господину, который никогда не уволит меня за исполнение моего долга; и если начальство (я, правда, не был никогда в состоянии оплатить лицензию) почтет нужным устранить меня от попечения над моей паствой[417], господь, я надеюсь, предоставит мне другую. Во всяком случае, в моей семье у каждого, как и у меня самого, есть пара рук, и я не сомневаюсь, что господь благословит нас в наших стараниях честно зарабатывать свой хлеб трудом. Доколе совесть моя чиста, я никогда не устрашусь того, что могут сотворить надо мною люди.
— Я кляну себя, — сказала леди, — что по кротости своей унизилась до столь долгого разговора с вами. Придется мне принять другие меры, потому что вы, я вижу, в сговоре с этими людьми. Но чем скорее вы оставите меня, тем будет лучше; и я отдам приказ, чтоб отныне двери мои были для вас закрыты. Я не потерплю, чтобы здесь принимали пасторов, которые шатаются по дорогам с красотками.
417
Положение пастора весьма уязвимо: он, как выясняется, не выкупил в епископате лицензию, позволяющую читать проповеди и справлять церковные требы.