В отечественной нашей литературе нет ничего хорошего, ничего нового. Нам обещают <нрзб> перевод «Илиады», но только обещают... а Костров приносит жертвы Бахусу.
Прощай, друг мой, вот поистине литературное письмо.
Это потому, что голова моя пуста и бестолкова. Еще раз прощай.
12. В. В. КАПНИСТУ{*}
25 февраля 1791 г. Петербург
На два письма твои, мой друг, я не торопился отвечать, дожидаясь твоего ответа на письмо мое, с Карташевским (который привозил моего Карташевского, сей последний у меня ужинал, только еще места Петр Алекс<андрович> не дал, а обещает при открытии новой экспедиции поместить в Кабинет. Все это затруднение наделал чин его, о чем я именно тебе говорил) посланное, потому что сей твой ответ должен развязать меня, и я дивлюсь, что по сю пору его не получаю.
Он обещал мне в 8 дней к тебе мое письмо доставить, а ответ по почте давно уже бы дойти должен.
Радуюсь, мой д<руг>, о твоей победе на враги истины и порядка, я как в этом не сомневался, так что прорекал (если ты только вспомнить захочешь), что с Кречетниковым верно поладишь и что заранее и без нужды идти от него же в отставку моего благоволения не было.
Клавикорт твой переделан совсем и почти не хуже обыкновенной Гауковой работы, я вчера его уже слышал и через неделю и к себе возьму, за работу заплатил 20 руб<лей> так, как ты писал, хотя в прочем очень много переделки было.
Об органе надобно лучше до весны подождать, говорят, на кораблях привезут и будут дешевле.
Про все другое я писал к тебе весьма обстоятельно.
План оранжереи делают, и теперь послать его я не поспею; но на будущей почте может быть.
Самый большой артикул — Федор плотник, который ни для меня, ни для тебя еще не человек, он был при смерти болен и насилу еще, говорят, вне опасности и теперь, да и когда он и здоров будет, то скоро его послать, право, не могу, потому что ему надобно поставить остов скотному двору, без которого все мои 50 человек каменщиков лето гулять будут.
Но можно будет приискать другого. Если ты исправишься лесом и точно строить решишься, о сем потрудись вторично написать ко мне, ибо я боюсь, чтобы за непредвиденными обстоятельствами не отложил ты строение до будущего.
Просим брать почту, надобно не пропустить, а вчера писать не удалось.
Италии счастливый путь, этому я рад, что тебе руки поразвязаны.
13. П. Л. ВЕЛЬЯМИНОВУ{*}
17 августа 1791 г. Арпачево
Чур не отпираться! Ты сказал мне однажды и мимоходом, увидя, что я чертил иконостас арпачевской церкви из зелени, без столбов, без карниза: «Как тебе, братец! нестыдно мешать такую дрянь с важною архитектурою твоей церкви?» Я промолчал вопреки моему обычаю, а сделал иконостас по-своему. Пальмы у меня поддерживают из их же ветвей сплетенную сквозную решетку, которая от оглашенных заграждает престол Бога мира; несколько херувимов и с ваиями переплетенное их орудие защищают оный от рук недостойных, дозволяя, однако, глазу прелестию святыни приводить души их к покаянию. Такова была мысль моя, когда я делал чертеж иконостаса; и верю теперь, что пучеглазое позлашение витиеватых крючков на одну только минуту и то в невидальщину ослепляет, что действие оного мгновенно и только над глазами и что сердце и ум не прельщаются пустым блеском. От зелени при свечах ожидал я большого действия; успех оправдал мое мнение, и умен я, что тебя не послушался. Верю теперь я еще более и тому, что украшение у места и согласное с действием, для которого оно употреблено, бывает для всех приятно; и хотя не всякий точно отгадает мысль употребившего оное, но кто и не отгадает, тот скажет: «Что-то хорошо», — а это уже и значит нечто. Вчера церковь нашу освятили, и мы все были «под сению Авраамлею, истинного Бога славяще», по словам одного священнослужителя, который, освящая церковь, так на всенощной оную уподобил.
Представь себе, братец, небольшое число людей, собранных единодушною благодарностию, соединенных законом и родством, в темную ночь в лесу пальмовом, который освещен нарядными светильниками и накурен ароматами. Дым сей такие чудеса делал, вияся по полу и между зелени, что лица, на олтарной стене написанные, казались движущимися, а люди, ходящие по земле, — на воздухе. Херувимы на пальмах иконостасных поминутно умножались и уменьшались, выглядывая из тучек благовонных. Прибавь к сему чувство благоговения и святыни, а к ним, хотя и непарно, удовольствие строителя, увидевшего счастливый конец труда своего и с семьею многочисленною благодарящего за то Бога помощника в полном удостоверении, что в новопостроенном Ему на осьми саженях храме помещается во всей вселенной Невместимый. Вообрази себе и меня, сделавшегося архитектором нашествием Духа и в церкви своего произведения благословляющего силу Его; прибавь еще хор семи братов и трех сестер, согласно и красно поющих Его славу и торжество правящего голосами их отца, строителя храма, доброго дяди моего. Сообразя все, скажи, обыкновенное ли это было явление? равнодушное ли зрелище? да еще и для семьи исступленных! Таково ж, однако ж, было всенощное наше пение.