Под песенку-то как мой добрый дядя всплакнет!.. Мы, видя, что пятидесятилетний сын после полувека плачет об отце, всякий по-своему также всплакнули, позамолкли, да чуть было и не призадумались. Война оставила у нас рану глубокую в доме; дядя отпускал двух сынов своих; брат П<етр> женился да через три дня в поход пошел — все это вместе чуть-чуть было не кончило веселого дня горьким вечером, как вдруг к нам Морозов: «Поздравляю вас, баря, с миром! Майор проехал и досконально уверяет, что быть делу так».
Быть делу так, ребята! и опять за песни — давай плясать! и теперь все пляшем. Только правда ли это? Напиши, братец, так ли, полно? Если правда, то знаменит будет и для нас и для добрых поселян наших день освящения. Прости.
Быть делу так! Я распечатал письмо мое, чтобы только сказать тебе, что сейчас получил твою одну строчку: «Мир заключен 31 июля». Стоит она поэмы. Быть делу так!
14. Я. И. БУЛГАКОВУ{*}
12 декабря 1791 г. Петербург
Милостивый государь мой Яков Иванович!
Став на колени и всем музыкальным аккордом слезно молю ваше превосходительство возвратить русскому свету, преданному вам дому и слушающим в нем чудотворения Орфеевы. Я чаю Вы и подумали: «Вот этот с ума сошел да заставляет меня петь или играть». Нет, милостивый государь, а только покорно прошу прислать партитуру оперы Паизелловой «Pazza per amore» [1], или «Нина» называемой, которая в Варшаве уже находится <нрзб>. Купить нельзя, случаи же бывают довольно частые, первым из оных можете Вы весьма чувствительно одолжить преданного Вам слугу, если только простите смелость требования за то душевное высокопочитание и беспредельную преданность, с коими всегда был и дале подпишу быть
вашего превосходительства
милостивого государя моего
всепокорнейший слуга
Николай Львов.
15. Я. И. БУЛГАКОВУ
22 февраля 1792 г. Петербург
Милостивый государь мой Яков Иванович!
Мне кажется, что я от радости свалился, получа «Нину», действительно был две недели болен, вот что заставило меня промедлить до сего дня приношением вашему превосходительству моей чувствительнейшей благодарности как за присылку нот, так и за присылку плащей, обе сии вещи в свое время исправно я получил, взял и рассчитался; но как мне расписаться и когда и чем, что я квит с одолжениями, кои висят на душе моей? Не погубите душу грешную, дайте случай отдохнуть ей и исправиться, доказав на деле, что я истинно в целый век пребуду вашему превосходительству милостивому государю моему с совершенным почтением и неколебимою преданностию
преданным и покорным слугою Николай Львов.
16. А. Р. ВОРОНЦОВУ{*}
30 сентября 1793 г. Петербург
Я очень рад, что ваше сиятельство письмом вашим от 13 изволите на мне взыскивать исполнение таких комиссий, которые я уже сделал; потому что теперь давно уже, я чаю, получили вы планы изоб, а рисунок комодам я, еще в Андреевском сделав, оставил столяру.
Если же сделанные по тому рисунку не будут вам угодны, то прикажите только меня уведомить, какие нужны будут перемены.
У нас здесь превеликая пальба, превеликое сияние, превеликий шум, словом, праздники, от которых, простудясь, с начала сижу дома.
Препровождаю при сем псалом Гавр<илы> Ром<ановича>, в стихи переложенный, который пели при столе брачном в первый день праздника.
Петр Александрович действительно подал прошение об увольнении его от кабинета и для того еще не только не уволен, что не найдут преемника. Говорят, Нартов будет...
О смерти Ивана Перфильевича, я чаю, уже ваше сиятельство извещены были. Какой-то химик отправил его на тот свет, разведя по всему телу опухоль, которая у него на ногах была. Отправил да и ушел... его и найтить не могут.
17. А. Р. ВОРОНЦОВУ{*}
30 мая 1794 г. Вышний Волочек
Как я благополучен, что из вышнего Волочка уже могу донесть вашему сиятельству, что я отпущен до июля, что, может быть, в Москве буду, что, может, и вас увижу. Сие наверное будет, если я только здоровее теперешнего буду.
Может быть, в деревне я поправлюсь, в Петербурге я и этого найтить не умел, оставил его без сожаления и без добрых вестей. Худые, я чаю, уже ваше сиятельство слышали.
На всякий случай извините меня, если повторю то же — в Варшаве сделался бунт, ночью по выстрелу пушки солдаты и мещанство бросились резать наших без исключения. Игельстром, Апраксин, Зубов и еще кой-кто ушли в Пруссию и спаслися с 500 человеками. В Варшаве солдат и людей барских перерезано более 3000. Фон Сухтелен и Боур взяты в полон, вся наша артиллерия, деньги и бумаги; о Бюлере и об Аше, так как и о всем министерстве, и слуху нет. На другой день генерал-провиантмейстер Новицкий, собрав наши войски, около города и уезда стоящие, вошел в Варшаву, отбил 20 наших пушек и несколько телег. В тот же день в Вильне поляки окружили живущих в городе генералов, штаб и обер-офицеров взяли в полон (сии все посажены в монастыре в Вильне), перерезав караул, в 220 человек состоявший. Тут взяты генерал-майор Арсеньев, подполковник Языков, других не помню; а когда собрались и пошли на помочь стоявшие войски из уезда, то нашли, что все паромы обрезаны. В Гродно генер<ал> -майор Цицианов лучше всех сделал: он окружил город, сказал им, что видит в оном некоторое возмущение; то если против Костюшки они ополчаются, он идет с ними, но до приближения неприятеля должны они сложить оружие, или он их сожжет. И они все сдалися.