Выбрать главу

Между тем партия Костюшки, проповедывающая по голосу Робеспьера равенство и вольность, увеличивается, говорят, до 16 000, за французские деньги (они получили, говорят, 15 миллионов ливров) и теперь заперлась в Кракове. Король прусский с 40 000 войска вошел уже в Польшу. Наши до 50 000 уже двинулись под начальством князя Репнина. Игельстром отставлен. Апраксина, говорят, судить будут. Вот сколько дурного вошло мне в голову — зачав писать, я, право, и не думал, а теперь вижу, что еще не все; но прочее от прочих вы узнаете, а я боюсь пропустить почту, которой мимоездом пользуюсь. И меня торопят... Простите, мой милостивый граф.

18. А. Р. ВОРОНЦОВУ{*}

19 июня 1794 г. Петербург

Вот какой черный на меня год пришел, мой милостивый граф: переломил руку, шесть месяцев глазами страдал и теперь еще худо могу ими работать, а наконец, всего хуже, я чуть было не потерял Марью Алексеевну, которая после родов имела прежестокую горячку и теперь еще из постели не вышла.

Ваше с<иятельст>во легко можете заключить, каково мне было, и по тому одному, что так долго лишался чувствительного для меня удовольствия писать к вам о житье своем.

Физика моя совсем разрушилась, как говорил покойный Эк, и я 10 лет в один год состарился. Когда Мар<ья> Алекс<еевна> будет в состоянии выехать, то советуют мне вывезть ее в деревню, куда я и намерен проситься; но еще не прежде месяца будет можно исполнить, если выздоровление ее так же пойдет, как теперь, а не лучше.

Ни о каких новостях не могу я уведомить ваше сиятельство, потому что никуда не выхожу и ничего не знаю.

Знаю только, что флот наш пошел в море с Ханыковым, что куплено и последнее имение герцога Курляндского за два миллиона руб<лей>, что куплен дом Шувалова для гра<фини> Браницкой за 160 000 р<ублей>, что для привезенной библиотеки строют на углу сада Аничковского большой каменный дом, куда публично вход, говорят, позволен будет. Дай Бог, чтобы я услышал о здоровье вашем лучшие вести, нежели о своем сообщить могу.

19. В. В. КАПНИСТУ{*}

31 августа 1794 г. Черенчицы

Полсвета почти мы объехали с Марьей Алексеевной, по незнакомым дорогам и в дурное время едучи ночь и день, в Черенчицы приехали благополучно, потому что не суждено было, видно, мне обыкновеннейшим ходом доехать до несчастия и для того, пустясь скакать самым бешеным образом по своему полю, разбил в прах свою лошадь так, что она и крестец, споткнувшись в своем обороте, совсем сшибла, а я, будучи завернут в своем плаще и упав несколько шагов вперед лошадью, переломил себе кость, соединяющую плечо с грудью, и теперь лежу спелененный в постеле.

Ты представить не можешь, сколько сей по общему мнению несчастный случай необыкновенное мое счастие обнажил. Я сам думал, скакавши, что ежели на такой быстроте упадет лошадь, то и в железном бы седоке жизни не осталось, и, несмотря на это, скакал без всякого другого намерения, без всякой нужды, кроме той, чтобы чрез полчаса подняли меня без чувств; первое мое ощущение и слово состояло в том, чтоб поблагодарить Бога с необыкновенной радостью и, переломя себе руку, будто бы я нашел находку, что не переломил себе шеи.

20. В. В. КАПНИСТУ{*}

28 ноября 1794 г. Петербург

Я весьма рад, друг мой, что вчера получил письмо твое и заповедь твою в рассуждении женщин. Исполню на одном только условии, чтобы, так как ты их не велишь слушать, чтобы ты не слушал законников или пустосвятов — продадут, братец, так, как меня продали, сперва заведут кашу, а потом хоть и себе выведут на руку, но того уже накормят, для кого варили — пусть это покудова между нами будет загадка, они, может быть, тебе сами растолкуют, хотя не в мою пользу. Впрочем, я Анны Петровны не слушал, и, несмотря на слезы, она меня к тому не сбила, а кто ее сбил к тому, о том плачься Богу, а слезы — вода. Посылаю к тебе, мой друг, целый груз стихов — посредственных, дурноватых и дурных, между прочим, по старшинству следует «Песнь Екатерине II», которую намахал наш искренний приятель. И я накануне ему предсказал, что ему вымоют голову — и вымыли. Не пиши дурных стихов, а слушайся приятелей; а как я его впрочем накануне ни просил многое выкинуть, кое-что поправить.