27. Г. Р. ДЕРЖАВИНУ{*}
24 мая 1799 е. Никольское
Во-первых, благодарю тебя, мой добрый друг, за песенку, которую ты спел русскому Полкану; в ней полюбилась мне твоя мистика:
Вот беда только для меня — твое норвежское богословие: не вижу я никакой причины к воскресению замерзших и нелепых богов Северного океана:
Я, право, боюсь, друг мой, чтобы не сказали в парнасском сословии, куда ты украдкою из сената частенько ездил, что
Сохрани, Господи, как первую букву нового твоего рая нечисто выпишет переписчик, то типографщик с печатным пачпортом тотчас отправит первого нашего героя вместо награждения за храбрые дела в ссылку на Байкал. Побереги, братец, Христа ради:
Глаза у меня так болят, что я не токмо сам писать, но и поправить писаного не могу: с утра до вечера учу мужиков из пыли строить палаты; а пыль и солнце — весьма дурные окулисты. Что продиктовал, того у меня не осталось, а потому для справки прошу прислать мне копию, которую ямщик списать не позволяет.
P. S. Я не токмо не получил от тебя 500 экземпляров «Росы»; но ниже 5 не отдавал Глазунову, с которым я не имел никакого дела. Для удостоверения сего пошли ты сам спросить сих экземпляров от имени моего и сообщи, пожалуйста, ответ его. Глазунову давал книги Петр Лукич, так не ему ли ты отдал? сему верь.
Н. Львов
28. Д. Г. ЛЕВИЦКОМУ{*}
22 апреля 1800 г. Москва
Здравствуй, мой старинный друг и поборник художества любезного!
Пришли ты мне, пожалуйста, хоть коротенькое известие, у кого ты сначала учился, когда вошел в Академию, какие суть главные произведения кисти твоей и нет ли копии с стихов, напечатанных в журнале на случай портрета императрицы, равным образом и ответа твоего. Также уведоми меня, что знаешь об Колокольникове и Антропове, когда они жили и что написали. Я скоро выдам словарь о художниках, так хочется поставить их лицы в кивот памяти.
Прости, будь здоров.
29. Е. А. ГОЛОВКИНОЙ{*}
28 мая 1800 г. Тюфили
Мил<остивая> гос<ударыня> графиня Катерина Александровна!
Я признаюсь с извинением, что ответом умедлил вашему сият<ельст>ву единственно потому, что болезнь моя не допустила меня лично с вами объясниться. Сие тем паче нужным почитал я, что изустные требования г<осподи>на Скворцова о возвращении назад мальчика, на которого ваше сият<ельст>во дали мне крепость, которого в продолжение нескольких лет я воспитал и выучил, почел я собственною выдумкою г<осподи>на Скворцова или домашних: ибо он сказал, что сие делается по неотступной просьбе лакеев ваших, братьев Александры, но, получа вчерась письмо вашего сият<ельст>ва, спешу сим почтеннейше ответствовать.
Вашему сият<ельст>ву угодно знать, кому мальчик Александр принадлежит; он принадлежит мне с того времени, как угодно было вам дать на него крепость; а потом изволите спрашивать, что я из него сделал. Во все время продолжал я его учить музыке у капельмейстера Сарти в намерении иметь для управления маленького хора, а когда с летами его и учение довершится, если благодарность его будет порукою вперед за доброе поведение его, то дать ему свободу на некоторых для него же полезных условиях: поелику безвременное увольнение послужило бы к пагубе его таланта и его собственно. Наконец, угодно вам спрашивать: «Могу ли я иметь его у себя?» — если это на время, так как я и понимал, то я приказание ваше тотчас исполнил и послал его к вашему сият<ельству>, как скоро за ним прислали, по возвращении сказал он мне, что он вас не мог видеть. Из чего вторично я подумал, что в этом деле мешаются более посторонние внушения и прихоти, нежели собственная ваша воля, основанная на чувствах благородных и справедливости. Сие самое убеждение мое не допустило меня подумать, чтобы желание ваше было взять у меня безвозвратно отданного мне мальчика, не приняв во уважение, что я воспитал его под собственным моим смотрением, что сей труд известен каждому, желающему воздержать от подлых понятий и поступок подлого человека, что на сие я потерял много времени и труда в надежде пользоваться плодами учения моего. И, наконец, по окончании учения сего лишиться сих надежд и самого воспитанника от той же самой руки, которая вручила мне молодость его под видом подарка. Я не забыл, милост<ивая> государыня! что вам неугодно было принять от меня за него денег при совершении крепости. Что же касается до издержки, которую ныне предлагаете заплатить мне за учение его, то я смею донесть вашему сият<ельст>ву, что этого мне никто заплатить не может, я скорее с сердечною благодарностию сам внесу за него деньги, нежели приму оные от кого ни есть, потому что за труд воспитания мне заплатить непристойно, за учеников посторонних Сарти брал в год по полторы и по две тысячи, о чем можете узнать от г<осподи>на Хлебникова и прочих. Я ему денег не давал, но дарил его картинами, он учил его заплатою дружбы, а я на учение сие терял свои к нему услуги, случай и время, которое для меня всех денег дороже. Вот, милостивая графиня! истинная исповедь души мой; не грешен я еще ни двояким словом, ни двояким поступком, а менее еще перед вашим сиятельством. Привыкши с удовольствием питать почтение к особе вашей, и с сим сердечным чувствованием, равно как и с преданностию беспредельною честь имею быть.