Львов, будучи гораздо моложе автора и обещая в одном к нему письме соорудить памятник, сам скончался прежде автора.
Львов оставил по себе супругу, двух сынов и трех дочерей, из коих старшая была Елизавета.
Ф. П. ЛЬВОВ. Николай Александрович Львов{*}
Происходя из древнего дворянского рода и не будучи человеком богатым, труд, нужда и чужая сторона (лучшие наставники в жизни!) образовали, украсили и разум его и сердце.
В нежной молодости свойство его изображалось чертами резкими и решительными. Необычайная бойкость, предприимчивость и устойчивость в преодолении всякого затруднения заставляли и отца и мать его думать часто, что (как говорится) не сносить ему головы своей.
Надобна ли ему какая игрушка? Он изломает стол, стул, что встретится, и игрушку своими руками сделает. Станет ли кто выговаривать ему шалость? Тот же стул полетит ему в лицо. Надобно ли, чтоб на домашней кровле вертелось колесо по ветру? Молодой художник утверждает его своими руками и бегает по крыше, как по полу.
Таков он был, доколе умственные способности его не могли равняться с деятельностью телесного; но когда в отроческих летах лишился он отца своего, горестное сие событие, новая забота об оставшихся в сиротстве матери с сестрами как будто возбудили дух его.
Разум пылкий, изобретательный, любопытный, к впечатлениям отверстый и скоро объемлющий, скоро истребил в нем упражнения праздные! Беспечность и забавы сельские, единого движения требующие, усыплять его более не могли.
Будучи записан гвардии в Измайловский полк, он пустился в Петербург и явился в столицу в тогдашней славе дворянского сына, то есть лепетал несколько слов французских, по-русски писать почти не умел и тем только не дополнил славе сей, что, к счастью, не был богат и, следовательно, разными прихотями избалован не был. Явясь в полк, помещен он был в бомбардирскую роту и ходил наряду с другими учениками в полковую школу.
Тут уже острота разума его отыскала ему товарищей, на него похожих. Согласные склонности, одинакие упражнения составили из них кружок, в котором труды ученические, наперерыв друг перед другом оказываемые, составляли молодых их лет блаженство. Тут вырастали переводы; тут вытверживались лучшие стихи разных авторов; тут совершались первые опыты в стихотворстве, в рисованье, в музыке и проч., и тут же открывалось в нем врожденное чувство ко всему изящному.
В скором времени непрестанные труды соделались пищею ученику нашему, явился в нем Гений, труды его облегчающий и его руководствующий. Не было таланта, к которому бы он был равнодушен, не было таланта, к которому бы он не проложил собственной своей тропинки, все его занимало. Все возбуждало его ум и разогревало сердце; и что удивительно — я не знаю предмета, разумом украшенного или вдохновением сердца созданного, в каком бы то роде ни было, который бы в нем не впечатлелся.
Он любил и стихотворство, и живопись, и музыку, и архитектуру и механику. Словом, он был любимое дитя всех художеств, всякого искусства. Казалось, что время за ним не поспевало, так быстро побеждал он грубую природу и преодолевал труды, на пути знаний необходимые!
При таких дарованиях отеняла его иногда ипохондрия, подруга душ чувствительных, но необыкновенная острота разума, решительное чувство ко всему изящному и обхождение, имеющее в себе нечто пленительное в часы веселые, составили ему отличные знакомства, продолжавшиеся во все течение его жизни; известные ныне по литературе российской люди были ему и друзья и товарищи. Хемницер, Державин, Капнист, Елагин, Храповицкий, Хвостов и проч. составляли обыкновенную его беседу; и в оной г. Львов был в виде гения вкуса, утверждающий их произведения своею печатью, и которые не иначе в свет показывались, как в то время, когда сей самый гений прикосновением волшебного крыла своего давал природным красотам их истинный вид и силу.
Я помню, что Хемницер не отпускал ни единой басни своей в мир, не прося о пропуске оной Николая Александровича, который или снабжал таковым проезжую или отказывал в оном. Я помню, когда прекрасная ода “Фелица”, будучи почти первая у нас в России одета легко, заманчиво, приятно и богато, привезена была автором к г-ну Львову на суд с тем, чтобы он чудесною силою вкуса изящное забавное отделил от неприятного смешного, и как сей гений располагал нарядами красавицы с тою единственною целью, чтобы воображение читателя тайно дополняло те прелести, которые определял вкус поставить в полусвете.