По возвращении моем из Костромы не пробуду я более четырех дней в Торжке и прямо отправлюсь в Петербург.
В доме вашем петербургском несколько уже печей перекладено, потолки старые подштукатурены, а новые в зале подшивают, ворота дубовые уже готовы, только дожидаются меня для медных к оным приборов, а тогда останется только их навесить. Сей рапорт получил я от человека моего здесь и на прошедшей почте.
Я приказал здесь вашему управителю без вашего повеления поскорей свозить землю, накиданную превеликими кучами в саду для того, чтобы не попортить деревья. Не знаю, хорошо ли я это сделал, потому что зимою дешевле бы то было можно сделать, но верно уж ваших лип не было.
Впрочем, и бумага, и время, и материя ограничивают меня кончить сдобное мое письмо, пожелав вашему сиятельству благополучного пути и скорого возвращения.
2. Г. Р. ДЕРЖАВИНУ{*}
13 августа 1786 г. Москва
М<илостивый> г<осударь> мой Г<аврила> Р<оманович>. Бранное письмо ваше через г. Носова на Бронницах получил и за ругательство ваше покорно благодарствую.
За то, за что вы меня ругаете, могу я теперь сказать в<аше>му пр<евосходительству>: «Сам съешь», потому что требуемые вами теперь мои ответы кучею уже, чаятельно, к вам приехали.
Я пишу из Москвы, куда я украдучи из Валдая приехал для окончания дела с Абалдуехою, а в Валдай послан я по именному повелению искать угля и нашел; твоему тучному украинскому смыслу, я чаю, и в голову мотыгою не вобьешь, сколько это важно для России; мы только, великие угольники, сие смекнуть можем. А сколько я сего угля нашел, скажу только то, что если ваш тамбовский архитектор возьмется сделать над светом каменный свод, то я берусь протопить вселенную.
Катерина Яковлевна пишет что-то о дядюшке Хрипунове. Знаешь ли ты, брат, что сей дядюшка не имеет другого наследника, кроме меня, что обещает он давно, давно меня при жизни своей оным сделать, а я торгую его деревни, и он их не продает, а проматывает. А между тем на мне грешном 65 тысяч долгу; а я же именованный выкупил и избавил его от затюремного заключения, где в водяной и цинготной болезни дядя мой родимый, яко цвет сельный, тако бы мог процвести по одному небольшому убивственному делу, которое еще и теперь в Сенате не решено и в забвении мною грешным содержится. Граф А<лександр> Романович через Романа Лар<ионовича> старался его ввести в резон, чтобы он по крайней мере новгородские деревни, сто душ, мне уступил, где я с ним во всем половинщик, и он дал слово, от которого Роман Ларионович и умер. Попробуйся-тко ты, авось, либо он тебя не так скоро свалит; да смотри, брат, ведь ты богатырь, ты обиняком иногда так резнешь, что и дух вон; а ведь он мне каков ни есть, да дядя.
Рад я, как кобель, так сказать... что вам весело и мне любо, любо так за честь!
Посколько, бишь, вы за всякий праздник своих долгов уплачиваете? Помнится мне, что Катер<ина> Яковл<евна> мне этого не написала. Только полно, что за праздник! Правда, он должен быть был весьма хорош, только нельзя ли, мой друг, чтобы он был последний? или ты на банк надеешься? отпиши-ко ты ко мне об этом.
Тогда я сделаю праздник: Гаврилин покой и Катеринино счастье.
Скажи, матушка К<атерина> Я<ковлевна>, по билетам что ли? или так просто, или как иным образом зовете, в<аше> пр<евосходительство>, богов-то к себе в гости? и нам бы они были надобны — может бы иной блажной и богатый долг заплатил. Да притом всепокорно прошу в<аше> пр<евосходительство> меня поутру или под вечер уведомить: между невинных гениев, кои обвивали цветами и обнимали руками толстую Геркулесову палицу, были ли девицы? Я 4-й день без Марьи Алексеевны живу, и дрянь такая все в голову лезет, что не знаю, куда деваться, и для того еду сейчас в Черенчицы на ночлег, а потом в Боровичи в угольную яму; дай Бог, чтобы и у в<аше-го> пр<евосходительства> работы не переводились, а мы трудимся ежедневно и еженочно для приобретения имени и славы.
3. Г. Р. ДЕРЖАВИНУ{*}
18 сентября 1786 г. Боровичи
Я все еще в угольной яме; но слава Богу, что обретение мое идет час от часу лучше; уголь, который теперь пошел, на всякую уже потребность годен, — не только что обжигать известь или кирпич и готовить кушанье, но металлы с удивительным успехом растопляет. Сделалось у меня одно только помешательство! а именно, что Марья Алексеевна пишет ко мне, что блаженный тамбовский губернатор, заехав в захолустье, где никакая почта вовремя не приходит, не получая от меня множества отправленных писем, говорит, что он очень сердит и более писать не хочет. Плюнь ты ему, братец Г<аврила> Р<оманович>, в бороду и скажи ему, что он мелет дребедень: