Васильев медленно привстал, глухо спросил:
— Как вы сказали? «Не только о себе?»
На помощь Валентину Игнатьевичу пришла Пузырева. Она протянула руку через стол и ласково коснулась холодных побелевших пальцев Васильева:
— Вы не так поняли, Александр Петрович. Речь идет о людях. Вот они только ушли отсюда. Как они живут? Вы представляете? Девчатам ни постирать, ни погладить как следует. Семейные живут в общих комнатах. Разве это здоровый быт?
— Но ведь я задержал строительство только на месяц, — сказал Васильев. — Мне разрешили, чтобы потом сделать дома не для десятков людей, а для миллионов. А кроме того, я вас долго ждал. Конечно, семейные обстоятельства. Вы не виноваты, но…
— Не будем касаться этой темы, — лицо Пузыревой вдруг потемнело. — Вам такие вещи не встречались в жизни.
Валентин Игнатьевич вышел вместе с Пузыревой, чтобы проводить ее в комнату, где она будет жить. Дул холодный ветер — с изморозью, колючий, будто тысячи острых песчинок впивались в лицо.
— Ну и погодка у вас, — пожаловалась Пузырева, пряча подбородок в воротник. — В Арктике теплее.
— Это муж вам рассказывал? Я думаю, что семейные обстоятельства, из-за которых вы задержались, объясняются довольно просто. Он приехал с зимовки?
— Нет, — коротко отрезала Пузырева. — Но задержалась я из-за него. Когда-нибудь расскажу.
— Как вам нравится наш фанатик? — после некоторого молчания спросил Литовцев.
— Он, конечно, интересный человек. Но держит себя не солидно. Что это за девица там вертелась? Черная такая, тощая. Я говорю, маленькая такая, недомерок.
Валентин Игнатьевич понял, что речь может идти только о жене Васильева, и сказал об этом.
— Жена? — презрительно и в то же время недоверчиво переспросила Пузырева. — Выбрал себе пару. Да он старше ее лет на пятнадцать, а то и больше. Наверное, развелся и молоденькую подхватил?
Литовцев промолчал. Пусть Елизавета Викторовна думает как хочет… Женщины часто оценивают людей по первому впечатлению. А это тоже можно использовать.
Казалось бы, на сегодняшний вечер вопрос о неравном браке инженера Васильева уже не возникнет. Но Пузырева вернулась к нему в разговоре с соседкой по комнате. Надя предполагала, что вторая кровать в комнате для командированных рано или поздно будет занята, и вот сейчас, придя с прогулки, убедилась в этом. Пузырева сидела полураздетая на своей кровати и расчесывала густые темно-русые волосы.
— Гулена пришла? — весело встретила она Надю, откидывая волосы назад. — Два кавалера, с обеих сторон. Молодец!
Пока Надя стыдливо раздевалась, Пузырева добродушно подсмеивалась, называя себя мамашей, спрашивала о женихах, кто из двух понравился, кто они да как их зовут. Надя отшучивалась. У нее было хорошее настроение, и она радовалась соседке. Зашел разговор о подругах Нади, нет ли здесь таких?
— Думаю, что одна найдется, — призналась Надя, — Правда, я пока еще с ней не подружилась. Она ужасно замкнутая, но Алеша говорит, что хорошая, добрая.
— Это жена Васильева? — И, услышав подтверждение, Пузырева покачала головой: — Женщина разрушила семью, а ты ее подругой называешь!
— Вы ошибаетесь. Мать Алеши погибла во время войны.
— Все равно. Надо было выбирать себе мужа, подходящего по возрасту. А то знаю я вас, девчонок, — ищете мужей солидных, с положением. Да и он тоже хорош. Хотя бы взрослого сына постыдился.
Пузырева сняла туфли, чулки и задвигала большими затекшими пальцами. На полных ногах ее отпечатались красные полоски от тесных туфель.
— Безобразие, — говорила она, склонившись и потирая ступни. — Я бы закон такой издала, чтобы регистрировали только ровесников. Ну еще два-три года разницы туда-сюда… Допустить можно. А уж больше — шалишь.
— Но ведь все решает любовь.
— Какая там любовь! Блажь одна. Захотелось получше устроиться, вроде как твоей будущей подруге. Васильев хорошо зарабатывает, квартира в Москве. Чего же еще нужно?
— Зачем вы ее обижаете?
— Погоди, милая, доживешь до моих лет, тебя еще не так обидят. — Пузырева вытащила из сумки ножницы и, положив ногу на кровать, стала обрезать ногти. — Любовь, любовь… Мне сорок семь недавно стукнуло, лет двадцать, как замужем, и, если мне скажут, что люди сходятся и расходятся по причине любви, плюну тому человеку в глаза. Я бы и разводы запретила. Советская семья — крепость. И чужого человека, кто туда проникнет, я бы отдавала под суд как диверсанта.
Пузырева спустила ноги на холодный пол и, продолжая говорить, лязгала ножницами, будто стригла кого-то.