Держась за ручки двери, он медлил открывать, ждал, что вдруг вот здесь еще до звонка, призывающего к началу работы, придет к нему ясная в своей живительной свежести мысль, которую он все утро искал на пустынных дорогах.
Дверь стремительно раскрылась. Алексей, поскользнувшись, чуть не упал со ступенек.
— Ты куда исчез? — выпалил Багрецов, и в голосе его слышалась тревога. — Всю территорию обыскал. Беги скорее к Мариам Агаевне, она беспокоится.
— Зачем беспокоится? Со мной ничего не случится.
— А ты не о себе. О других подумай. Ты же знаешь, что Мариам Агаевна нездорова. Побыл бы с ней. Ей воды подать некому.
— Я обязательно к Мариам пойду сегодня, — сказал Алеша, выслушав упрек Вадима.
Незаметно для себя Алексей все больше и больше стал ценить эту молчаливую женщину, которая, не навязывая своей дружбы, очень тепло и заботливо к нему относилась. Вначале он испытывал к Мариам простое уважение, главным образом из-за отца, — отец с ней счастлив, а это уже многое значит, сыну тоже надо быть благодарным за любовь этой женщины к отцу. Но сейчас, когда Алексей полюбил сам и понял всю глубину этого великого чувства, в сердце его потеплело. Оно наполнилось нежностью и к Мариам. Любовь к Наде безгранично расширила мир. Надо только найти самого себя и не потерять Надю. Вечером, после разговора с ней, Алешка не спал всю ночь, а к утру ушел бродить по степи.
…Багрецов проснулся от громкого стука в окно. Светало, белела подушка на кровати Алексея, а самого Алексея не было. Вадим отдернул занавеску и в неверном свете начинающегося утра увидел Надю. Закутавшись в одеяло, он приблизил лицо к стеклу и, указывая на Алешину кровать, отрицательно помотал головой.
Однако Надя не уходила. Вадим почувствовал что-то неладное, быстро оделся и распахнул дверь. Надя вошла молча и тяжело опустилась на стул.
— Ты меня все еще любишь?
Силясь подавить волнение, Вадим спросил:
— Опять издевка?
— Нет, Димка. Теперь этого не может быть.
Закрыв лицо руками, точно ей было стыдно и больно, Надя тихонько раскачивалась.
Все еще ничего не понимая, Вадим отвел Надину руку, надеясь увидеть смеющиеся хитрые глаза, но рука ее была мокра от слез.
— Надюша, что с тобой?
Она подняла к нему заплаканное лицо и заговорила горячим шепотом:
— Я знаю, что так не бывает. Ужасно! Но прости меня, дуру… Ты самый хороший, честный, добрый. Ты поймешь меня. Другому бы никогда не сказала…
Безвольно опустив плечи, Димка молча выслушивал ее излияния, а в душе было пусто и холодно. Он давно уже примирился с чужой любовью — пусть они будут счастливы, — но тонкий лучик надежды все еще где-то мерцал. Теперь же он исчез навсегда.
А Надя говорила, что не знает, как поступить, хотя и верит Алешке, который любит ее ничуть не меньше, чем она его. Но гордость, мужская гордость виновата. Алексей считает, что пока он еще ничего не добился в жизни, ему нужно остаться здесь, получить настоящую профессию.
— Я согласилась с этим и сказала, что тоже сюда перееду. Но он не согласен — жертвы ему не нужны. Нельзя, говорит, бросать научную работу. Конечно, и в Москве он мог бы и учиться и работать где-нибудь на заводе. А деваться нам некуда. Ужасно! Ты же знаешь, я живу с мамой в одной небольшой комнате, а Алешка тоже на птичьих правах.
Вадим не раз уже слышал от Алексея, что в родном доме он чувствует себя неловко. Взрослый человек, есть голова и руки, а живет у отца на правах маленькой Иришки, вроде беспомощного ребенка. Квартирка небольшая. Кабинет отца, комнатка Мариам и дочки да проходная комната — столовая, где спит на диване Алексей. При его болезненной щепетильности разве он решится привести в дом жену? Конечно, Алешка прав. Но в то же время Вадим не понимал, как можно подчинять любовь — если она, по словам Нади, действительно сильна — всяким бытовым неурядицам, вроде малой жилплощади, проходной комнаты и прочим, с его точки зрения, маловажным обстоятельствам. И не поймет этого Димка. В голове его робко шевельнулась невольная мыслишка, от которой он сразу же покраснел: «Эх, Надюшенька, милая! Да будь у меня такое счастье, как у Алешки, вся эта ерунда — жилье, квартира, прописка — не имела бы никакого значения. У нас с мамой квартира в две комнаты. Одна ее, а другая стала бы нашей».
Отвернувшись, чтобы Надя не заметила его смущения, Вадим проговорил: