— В такую минуту нельзя молчать, Оливер! — сказала она, еще нежнее приникая к его руке. — Смотри, вся природа как будто воздает хвалы богу — почему же мы, столь многим ему обязанные, молчим?
— Говори, говори, — улыбаясь, проговорил ее муж, — я люблю слушать твой голос. Ты, я думаю, уже угадала, куда и зачем мы идем. И я рассказал тебе о своих планах — одобряешь ли ты их?
— Прежде всего я должна в них разобраться, — возразила ему жена. — Но и у меня тоже есть свои планы, и, мне кажется, пора мне поделиться ими с тобой.
— Вот как! Я знаю, это что-нибудь относительно моего старого друга Натти — ты хочешь помочь ему.
— Да, и ему тоже, разумеется. Но у нас есть друзья и помимо Кожаного Чулка, о них нам тоже следует позаботиться. Разве ты забыл про Луизу и ее отца?
— Нет, конечно нет. Ведь я передал почтенному священнику одну из лучших наших ферм. Что касается Луизы, то я бы хотел, чтобы она всегда жила с нами.
— Ты бы хотел! — сказала Элизабет, слегка надув губки. — Но, быть может, у бедняжки Луизы имеются собственные планы. Что, если она желает последовать моему примеру и тоже выйти замуж?
— Не думаю, — после минутного размышления ответил Эффингем. — Право, я не знаю здесь никого, кто был бы ее достоин.
— Здесь, возможно, и не сыщется достойных, но ведь есть на свете и другие места, кроме Темплтона, и другие церкви, кроме новой церкви Святого Павла.
— Послушай, Элизабет, неужели ты хочешь отпустить мистера Гранта? Хоть он звезд с неба и не хватает, но человек превосходный. Нам никогда не найти второго такого пастора, который столь почтительно соглашался бы с моими ортодоксальными религиозными убеждениями. Ты низвергаешь меня из святых, и я стану обычным грешником.
— Ничего не поделаешь, ответила Элизабет, пряча улыбку, — придется вам, сэр, превратиться из ангела в человека.
— Ну, а как же быть с фермой?
— Он может сдать ее в аренду, как поступают многие. Кроме того, разве тебе будет приятно видеть, что священник трудится в полях и на пашне?
— Но куда он пойдет? Ты забываешь про Луизу.
— Нет, я не забываю про Луизу, — ответила Элизабет, снова надув губки. — Ведь мой отец уже сказал вам, мистер Эффингем, что прежде я командовала им, а теперь буду командовать мужем. И я намерена доказать вам это теперь же.
— Все, все, что только тебе угодно, дорогая Элизабет, лишь бы не за счет всех нас и не за счет твоей подруги.
— С чего вы взяли, сэр, что я собираюсь делать что-либо за счет моей подруги? — ответила Элизабет, испытующе глядя на супруга, но не увидела на его лице ничего, кроме выражения прямой и бесхитростной доброты.
— С чего я взял? Но ведь Луиза будет скучать без нас, это так естественно!
— С некоторыми естественными чувствами следует бороться, — возразила ему на это молодая жена. — Впрочем, едва ли есть причины опасаться, что разлука как-либо повлияет на девушку, обладающую такой душевной силой.
— Но каковы же твои планы?
— Сейчас узнаешь. Мой отец выхлопотал для мистера Гранта приход в одном из городков на Гудзоне. Там пастор может жить с гораздо большим комфортом, чем здесь, где ему приходится вечно путешествовать по лесам. Там он сможет провести конец своей жизни в покое и довольстве и дочь его найдет подходящее для себя общество и завяжет отношения, соответствующие ее возрасту и характеру.
— Бесс, ты меня изумляешь! Вот не предполагал, что ты так предусмотрительна!
— Я предусмотрительнее, чем вы полагаете, сэр, — ответила ему жена, лукаво улыбаясь. — Но такова моя воля, и вы обязаны ей подчиниться, во всяком случае — на этот раз.
Эффингем рассмеялся, но, по мере того как цель прогулки становилась ближе, молодые супруги, как бы по обоюдному согласию, переменили тему разговора.
Они подошли к небольшому ровному участку, где когда-то, на протяжении долгих лет, стояла хижина Кожаного Чулка. Теперь участок, полностью очищенный от всякого сора, был красиво выложен дерном, и трава на нем, как и повсюду вокруг, под влиянием обильных дождей выросла густая и яркая, как будто над этим краем прошла вторая весна. Небольшая зеленая площадка была окружена каменной оградой, и, войдя в маленькую калитку, Элизабет и Оливер, к удивлению своему, увидели, что к ограде прислонено ружье Натти. На траве подле ружья разлеглись Гектор со своей подругой, как будто сознавая, что, хотя многое здесь переменилось, все же осталось немало старого и привычного. Сам охотник, вытянувшись во весь свой длинный рост, лежал прямо на земле подле белого мраморного камня и отгибал в сторону пучки травы, пышно разросшейся па этой почве и вокруг основания камня, — очевидно, Натти хотелось разглядеть вырезанную на камне надпись. Рядом с этим простым надгробием стоял богатый памятник, украшенный урной и барельефами.