П — 40771 (судебное производство)
Из протокола судебного заседания 3.06.1937 г.
Страница 29:
Подсудимый Галданжапов суду объяснил:
«Я являюсь земляком Дандарона, и мы с ним дети одного института. До осени 1935 года я жил в квартире Дандарона. В 1936 г. Дандарон пытался писать научную книгу об авиации на монгольском языке, но у него ничего не вышло, и это дело он забросил».
Из материалов дела по реабилитации 1958 г. Том 2, с. 303–304:
Допрос свидетеля Рандалона (г. Ухта, 23.01.1958 г.)
… «Как‑то в один из вечеров в воинскую часть пришел Галданжапов, вызвал меня и сказал, что он имеет личные счеты с Дандароном и хочет ему отомстить доносом в органы госбезопасности, чтобы его осудили по политической статье. Для этого необходимо выработать материал. Я сказал, что этого делать нельзя…
…Спустя некоторое время меня вызвал следователь НКВД и сказал, что на Дандарона поступил материал, он арестован, и что я должен дать показания (по этому поводу)…
Я все отрицал…».
Страница 308:
3 марта 1958 г. Рандалону предъявили его заявление от 31.12.1936 г. на имя начальника политотдела Рыбкина о контрреволюционной деятельности Дандарона.
Ответ.«Да, это мое заявление».
Пояснение.«В период 1936 года между Дандароном и Галданжаповым возникли на почве семейных споров и драк личные счеты…»
Далее в пояснении речь идет о том, как Галданжапов говорил ему о националистических взглядах Дандарона. Заявление начальнику политотдела Рыбкину Рандалон написал под диктовку Галданжапова.
«…Хочу признаться в том, что тогда не существовало никакой националистической, антигосударственной партии, просто (это) была выдумка самого студента Юридического института Галданжапова,… чтобы отомстить Дандарону посредством моего вмешательства в качестве свидетеля… мы из‑за личных счетов уничтожили друг друга, так как были молоды».
Страница 251:
Свидетель Базаржапова Долгор Базаровна, 1909 года рождения, в 1957 г. показала, что Дандарон «хороший» и что в 1937 г. она его оговорила и не понимает, как это она могла сделать. В 1937 г. она была студенткой Пединститута в Ленинграде.
Дандарон, очевидно, так никогда и не узнал о роковом поступке Ширапа Галданжапова и, может быть, не знал и о роли Балбара Батомункуева и Рандалона в деле 1937 г. Вот странное место из его письма (№ 55) 11 апреля 1957 г. к Н. Ю. Ковригиной (в замужестве Климанскене), в котором он пишет о некоем лице, которого считал повинным в своем аресте в 1937 г.
«Клеветник, провокатор, который посадил меня и других двадцать лет назад, теперь работает в Институте востоковедения Академии Наук. Он монгол, летом в 1956 г. ездил в Индию во главе советских буддистов на праздник 2500–летия со дня рождения Будды. Алексеев[269] уговаривал меня целый час, чтобы я не трогал при людях этого негодяя. Но когда он увидел, что я с ним разговариваю как ни в чем не бывало, то сказал: “Великое дело — буддизм, если он может укротить такого человека, как ты”»[270].
Под следствием Дандарон находился в камере политической тюрьмы на улице Воинова. Однажды, по недосмотру надзирателей, он видел избитого до крови после допроса А. И. Вострикова. Вскоре Востриков там же в тюрьме скончался.
Была арестована и жена Дандарона Елизавета Андреевна, но затем выпущена.
К этому времени у них было двое детей: дочь Люба и родившийся
(7?) декабря 1935 года сын Леонид (Леонард). По выходе из тюрьмы Елизавета Андреевна дочь найти не смогла, Леню же нашла в одном из детдомов Ленинграда. Тщетны были её попытки узнать что‑либо об арестованном муже. С годовалым сыном она решила возвратиться в Сибирь.
Вот что пишет о последних днях своей матери Леонид Бидияевич Дандарон: «она доехала до дому в Аларском районе Иркутской области. Я точно не помню, как мы ехали в поезде. Затем она легла в больницу г. Черемхова. Я хорошо помню, как меня дядя по матери водил в больницу. Я помню ее огромные черные глаза на белом, как больничные стены, лице. Дальше идет полоса беспамятства.
Затем помню, как дядя увозил меня в Иркутск. Дядя завел меня в будку охранника моста и напоил из бутылки теплым молоком. Это было зимой. Я стал жить у тети Даримы. Ее муж был старшим братом отца и тоже был репрессирован. Я долго считал тетю Дариму своей мамой. Оттуда в 1943 г. отец увез меня в Кижингу».
269
Алексеев Дмитрий Андрианович, 1908–1973, зав. кафедрой монгольской филологии восточного факультета ЛГУ, друг детства Дандарона.