Мантра ОМ МАНИ ПАДМЭ ХУМ — древнейшая из мистических формул буддийского тантризма. Факт ее появления связан непосредственно с проповедями самого Будды, и то, что она имеется в особом разделе Ганжура, известном под названием Жуд (rgyud), лишний раз убеждает в этом. Известно, что у ранних махасангхиков было особое собрание мантрических формул в их "Дхарани — питаке"; также и "Манджушримулакальпа", появившаяся, по мнению некоторых авторитетных ученых, в I в. н. э., содержит мантры и дхарани, а также многочисленные мандалы и мудры. К этому же периоду, вероятно, относится дхарани ОМ МАНИ ПАДМЭ ХУМ, однако, трудно сказать, насколько она была разработана в то время в философско — мистическом плане. Во всяком случае, как считают специалисты, буддийская тантрийская система выкристаллизовалась в определенную форму к концу III в. н. э., как это видно по хорошо известной тантре Гухьясамаджи (gSang ba’i ’dus ра), которая относится к самой высшей из четырех систем буддийского тантризма. Но тантра Авалокитешвары с мантрой ОМ МАНИ ПАДМЭ ХУМ относится ко второй системе снизу (spyod rgyud). Если предположить, что первоначально были созданы более простые тантры, то следует признать, что тантра Авалокитешвары была разработана даже раньше, чем тантра Гухьясамаджи. То, что она впервые проникла в Тибет вместе с возникновением тибетского алфавита, подтверждается множеством исторических сочинений. Например, в легендарной истории царя Сонцэн — гампо, жившего в VII в. н. э., утверждается, что святой царь Сонцэн — гампо был воплощением Авалокитешвары, и в волосах его скрывалась голова одного из дхьянибудд — Амитабхи, которым, кстати, также завершается пирамида многоголового Авалокитешвары[209].
Этот деятельный царь активно покровительствовал распространению учения Авалокитешвары и его тантры. Он же выдвинул и осуществил идею создания мельницы — мани в Тибете[210]. Эти мельницы до сих пор сохранились в народной традиции в качестве религиозного атрибута. Из Тибета мантра проникла в Монголию, где в 1254 г. с ней познакомился Вильгельм Рубрук.
Что касается теории Адибудды, проявлением которого являются пять дхьянибудд, мы должны заметить следующее: эта теория является неотъемлемой частью всех буддийских тантрийских систем и считается коренным признаком, отличающим буддийский тантризм от индуистских и шиваитских тантр, в частности, от кундалини — йоги. Без глубокого понимания и тщательного научного анализа этой теории, непосредственно связанной с практикой йоги, немыслимо сколько‑нибудь серьезное изучение буддийского тантризма. Между тем европейские ученые с самого начала относились к буддийским тантрам с определенным пренебрежением, ошибочно считая, что они являются производными от упадочных форм позднейшей индуистской традиции и порочной практики, разрекламированной невеждами. Пожалуй, первым европейским ученым, который сделал попытку реабилитации тантризма вообще, был Артур Авалон, но и он не смог освободиться от влияния индийской (шиваитской и индуистской) ортодоксии и находился под впечатлением того, что буддийские тантры являются лишь ответвлением индуистских тантр. Впрочем, позднее он несколько изменил свое мнение.
Действительно, основные положения буддийского тантризма разрабатывались в Индии между VII и XI в. н. э. такими великими буддийскими йогинами, как Луива, Тилопа, Мидрэва, Наропа и другими представителями ваджраяны. Их многочисленные мистические, философские и поэтические произведения были почти полностью уничтожены в то время, когда северная Индия подверглась нашествию мусульман. Однако уже в то время большинство тантрийских сочинений было переведено на тибетский язык и бережно хранилось в живой йогической традиции, из поколения в поколение передаваясь от учителя к ученику. Те немногие отрывочные тексты, которые случайно попадали в руки европейским ученым, разумеется, не могли дать хоть сколько‑нибудь полного представления о системе в целом. Тем более, что, как мы уже говорили, теоретическая разработка в буддийском тантризме неразрывно связана с практикой йоги: получением посвящения и последовательным восхождением внутри системы. Вне системы, без йогического созерцательного опыта изучение философских положений буддийского тантризма весьма трудно, без правильного понимания этой системы невозможен никакой ее критический или позитивный анализ с позиций современной науки.
210
Когда Конзе говорит о проникновении из Индии в Тибет и широком распространении там многих ранних тантрийских систем через йога Падмасамбхаву, который посетил Тибет во времена царя Тисондэцэна, т. е. около 750 г. н. э., то это, по — видимому, к тантре Авалокитешвары непосредственно не относится — Е. Conse. Buddhism, its Essence and Development. New York, 1961, p. 176–207.