Основа парадокса здесь та же самая: изобретали и разрабатывали это средство совсем не те люди, которым предстоит его использовать. Кухарка, возможно, и способна управлять государством, но она неспособна его создать и удержать на демократическом уровне. Сама идея всенародного участия в политике была выдвинута в свое время элитарными, либерально настроенными интеллектуальными кругами в передовых странах, где эти круги и до сих пор в значительной мере контролируют сознание и поведение широких народных масс.
В старых демократических странах массы людей, хотя и получили право участвовать в политической жизни, фактически дальше футбольных сборищ и фольклорных ансамблей не пошли. И политику практически целиком оставляли в опытных руках национальной аристократии и представителей крупного бизнеса.
Реальное (хотя и очень кратковременное) осуществление идеи народовластия не случайно произошло именно в странах без демократической традиции (Италия, Германия, Россия), где сознание и поведение масс совсем не регулируются общественным договором.
Революция в России, захватив широкие массы, разрушила исходную культурную (хотя и деспотическую) основу организации общества и позволила кучке людей с ограниченным кругозором развязать невиданный по масштабам террор, поглотивший со временем и всех его устроителей. Одновременно, монополизация СМИ и умелая макиавеллиевская пропаганда, производимая новыми, одаренными и незастенчивыми людьми, привели к невиданному прежде уровню лояльности и унификации мышления, которая соблазняла даже выдающихся поэтов. Даже утонченного сноба и индивидуалиста Бориса Пастернака:
"Иль я... урод, и счастье сотен тысяч
Не ближе мне пустого счастья ста?"
(Кого он имел в виду? Миллионы заключенных?)
Десятки падких на социальные идеалы западных "мастеров культуры" были в совершенном восторге от достигнутой в СССР общественной "гармонии".
Подобно этому, волна народного энтузиазма в Германии привела к власти Гитлера, а затем небольшая группа не устроенных в прежней жизни интеллектуалов, ошалевших от открывшихся им широких творческих возможностей, применив те же средства манипуляции - и монополизации - за считанные годы сумела превратить среднеевропейский народ в современное пугало. Сочетание террора со стратегически продуманной, вдохновляющей пропагандой преобразило немцев в идеальное орудие безумной войны, конец которой мог предсказать любой деревенский мудрец.
Однако не один выдающийся писатель в Германии, Италии и Скандинавии соблазнился этим "счастьем сотен тысяч", презревшим "пустое счастье ста" (в это малое число, к сожалению, вошли и шесть миллионов наших соплеменников!).
В обоих этих случаях народные массы, как всегда, конечно, не ведали, что творят, но дальновидные, отнюдь не примитивные, интеллектуалы (Михаил Кольцов и Илья Эренбург, например, или Йозеф Геббельс и Ленни Рифеншталь) надолго убедили их в правильности сделанного ими выбора.
Подобно тому как атомная бомба вышла из-под контроля ученых, потому что крутить ручки и нажимать кнопки умеют все, механизмы демократии даже в самых передовых странах постепенно переходят из умелых рук выдающихся адвокатов и менеджеров в общее пользование.
Демократия теоретически существует лишь до тех пор, пока в стране поддерживается непроизвольный баланс, то есть в конечном счете хаос мнений. Хотя бы и примитивных. Каков уровень сложности политического общества и соответствующий горизонт гражданина, таков и диапазон обсуждаемых вариантов.
Так же и в экономике: свободный рынок успешно осуществляет необходимую хаотизацию спроса и предложения и т.о. обеспечивает правильное усреднение цен на товары и услуги.
В этой модели (но не следует забывать, что это только модель) человеческое общество - система статистическая, и чем выше уровень внутренней свободы граждан, тем, очевидно, больше разброс их стремлений. Устойчивость статистической системы, если она насмерть не заморожена (не заморочена), поддерживается не единодушием составляющих единиц, а максимальной энтропией, т.е. разноголосицей.
Однако, в реальной жизни грандиозный механизм демократии все больше освобождается от индивидуального контроля людей, создававших и сознательно поддерживавших его. Прежде всего от контроля людей, чья политическая культура требует от них чего-то еще, кроме умения крутить ручки и нажимать кнопки. Например, в какой-то степени считаться также и с жизненными интересами людей, не умеющих оказать непосредственное давление на политический истеблишмент. Именно здесь примитивная пресса оказывается тут как тут. Газеты и телевидение, которые постоянно ищут сенсаций, вводят в политический обиход все новые группы якобы обездоленных граждан, чтобы поразить воображение своих потребителей.