К сожалению, эти идиллические времена ушли безвозвратно. Нельзя сказать, что в былые времена в европейском обществе не хватало преступников. Но у преступников в руках тогда не было таких средств.
Я имею в виду оба значения этого слова. У преступников в прошлые века не было таких грандиозных технических средств. Пока Альфред Нобель не изобрел динамит, а террористы не освоили взрывное дело, т.е. до конца Х1Х века, опасаться всерьез произвола отдельных заговорщиков или даже небольших добровольных коллективов обществу не приходилось. Но у преступников в прошлом никогда также не было и таких грандиозных денежных средств, которые теперь щедро поступают, как от заинтересованных государств, так и от политически или финансово вовлеченных частных спонсоров.
Мировая, якобы всеобщая, история сумела научить только европейского человека (конечно, не всякого), который - бог весть почему (может быть, чтобы заслужить одобрение Чаадаева?) - склонен был учиться. Все остальные страны и народы, не прошедшие эту школу (т.е. огромное большинство человечества), воспринимают юридические идеи европейцев как специфическое чудачество, с которым они, хотя на словах и вынуждены считаться, но могут (и, конечно, всемерно должны) использовать против них же самих. Зато динамит и другие смертоносные изобретения европейского гения (включая неконвенциональное использование самолетов и бульдозеров) по-прежнему на равной основе остаются в общем пользовании. И, конечно, злоумышленники на всех континентах пользуются ими при всяком удобном случае, нередко при активной поддержке своих нещепетильных правительств.
Западные страны оказались перед неприятным выбором. Что важнее - оградить себя всемерно от международного террора сейчас или, в расчете на будущее, попробовать приучить все другие народы считаться с демократическими законами, т.е. "уважать права человека"? Западная мысль, направленная сразу на обе эти цели без трезвого учета их конечной несовместимости, бессильно бьется в паутине юридических противоречий и взаимной демагогии, происходящей от заметания под ковер политической корректности факта фундаментального неравенства наций.
Возможно, мировое европейское сообщество подошло вплотную к тому крайнему пределу, у которого сказывается исходно христианская основа его цивилизации.
Ведь террор и пиратство можно остановить только террором. Незачем обманывать себя. Полюбить террориста, как собрата по человечеству - хорошее средство самим для себя стяжать царство Божие, но вряд ли эффективное для защиты будущих поколений. И без энергичных насильственных действий о прекращении террора можно только мечтать.
Яснее всех эту антихристианскую идею выражают мыслители, не связанные гуманистической традицией. Вот, что говорил почти 100 лет назад известный реакционер и пессимист О.Шпенглер: "Жизнь есть война. Можно ли отказаться от ее смысла и в то же время сохранить ее? ... Цветной видит белого насквозь, когда тот говорит о "человечности и вечном мире". Он чует неспособность и отсутствие воли себя защищать..."
В наше время, после свершившейся антиколониальной революции, чтобы насквозь разглядеть лицемерие политикана (будь он белый или цветной), рассуждающего о "человечности и вечном мире", не обязательно самому быть цветным. Достаточно быть трезвым и внимательным.
Сколько времени требуется в любой свободной стране для подготовки террористического акта, даже такого грандиозного, как разрушение небоскребов-близнецов 11 сентября ? - Около года или близко к тому.
А сколько времени понадобится для внедрения традиции юридически допустимого поведения в политику и обыденную жизнь страны, для которой эта традиция совершенно чужда?
- Хорошо, если хватит жизни целого поколения ...
Пока легалистская традиция повсеместно не закрепилась, все антитеррористические меры либеральных стран неизбежно будут нарушать их собственную либеральную традицию презумпции невиновности и, тем самым, ярко подчеркивать лицемерный характер требований либералов ко всем остальным. Настойчивые призывы к миру, исходящие от далеко превосходящих по своим военным возможностям стран, воспринимаются как однозначная демонстрация их фактической беспомощности.