Окунь янтарный на нем и огромная щука, а также
Мелкая всякая рыба, нежная вкусом; иная
Сварена с разной начинкой, иная зажарена в масле,
И золотистые капли росою сверкают на спинах.
Перцем приправлена рыба, изюмом, и редькой, и луком.
Славится Мирьям своей фаршированной рыбой, — а нынче
Варка особенно ей удалась, — и счастлива Мирьям.
Рыбешка тает во рту и сама собою так нежно
В горло скользит, а на вкус — приятней сыченого меда.
К рыбе явились на стол, пирующих радуя взоры,
Старые крымские вина и пара бутылок "Кармела":
Им угощали раввина, потом и других приглашенных.
Все похвалили его. Когда же насытились гости,
Снова вернулись они к беседам, и шуткам, и спорам.
Шел разговор о ценах на хлеб, о плохом урожае.
Шум возрастал, ибо каждый в Израиле высказать может
Слово свое. О болезни Виктории[22] спорили много,
Об иностранных делах; добрались наконец до наследства
Ротшильда; вспомнили Гирша и с ним колонистов несчастных.
Шмерл, меламед, тогда возвысил громкий свой голос.
(Родом он был из Литвы, но вольного духа набрался,
Светские книги читая.) Он начал: "Вниманье! Вниманье!
Слушайте, что вам расскажет меламед!" И тут описал он
Злую судьбу колонистов, их бедствия, скорби, печали,
Все притесненья, и голод, и горечь нужды безысходной.
"Тверды однако ж они во всех испытаниях были.
Взоры они обращают к Израилю: братья, на помощь!
Красное это вино — не кровь ли тех колонистов? —
Кровь, что они проливают на милых полях Палестины.
Взыщется кровь их на вас, когда не придете на помощь!
Братья, спешите на помощь! Спасайте дело святое!
Есть поговорка у гоев отличная: с миру по нитке —
Голому выйдет рубаха!" — Такими словам он кончил.
Бледно лицо его было, глаза же сверкали. Все гости
Молча внимали ему, головами качая... Платками
Женщины терли глаза. Умолк меламед — и тотчас
Между гостями пошла вкруговую тарелка для сбора.
Звякали громко монеты в высокой Пейсаха зале,
И тяжелела тарелка все более с каждым мгновеньем,
И веселей становилось собранье: ведь каждое сердце
Ближнему радо помочь. Ученый меламед от счастья
Потный и красный сидел... Бородку свою небольшую
Шебселэ молча щипал. (Из Польши он прибыл недавно;
"Коршуном польским" у нас прозвали его, как обычно
Каждый зовется поляк, когда не зовут его просто
"Вором".) Но вот наконец произнес он: "Конечно, конечно,
Шмерл — человек настоящий. Одна беда — из Литвы он.
Что они там за евреи? На выкрестов больше похожи".
Слово такое услышав, гости взглянули на Шмерла:
Что он ответит? Мужчина ведь умный, к тому же меламед.
Шмерл же в ответ закрывает глаза и сам вопрошает:
"Шебселэ! Праотец наш, Авраам, не так же ли был он
Родом литвак?" — "Авраам? Да постой: из чего ж это видно?"
"Вот из чего: и воззвал к Аврааму он шейнис[23]. А если б
Был Авраам не литвак, то шейндлс воскликнул бы ангел".
Шутка понравилась всем пировавшим, и много смеялись
Гости и так говорили, меламеда мудростью тешась:
"Шебселэ, что ж ты молчишь? Отвечай меламеду. Что ж ты?"
Шебселэ им отвечает: "Пфе! Не стоит ответа.
Только одно мне неясно, понять одного не могу я:
Как это каждый литвак два имени носит? А если
Нет у него двух имен, то тфиллин[24] наверно две пары,
Или в Литве он оставил двух жен, не давая развода".
Шутка понравилась все пировавшим, и много смеялись
Гости, весьма забавляясь словами Шебселэ. Только
Шмерл побледнел чрезвычайно: грешки свои он припомнил.
Все же он гнев поборол и Шебселэ вот что ответил:
"Шебселэ, слушай и вникни. Понятно тебе, вероятно,
Слово легенды пасхальной: зачем Господь Вседержитель
Ангела смерти убил? Ведь ангел-то прав был, — не так ли?
Ну-ка, подумай над этим!" Собранье воскликнуло хором:
"Ангел, конечно, был прав! Что хочешь сказать ты, меламед?"
"Вот что", — ответствует Шмерл —
и речь свою так продолжает:
"Прав был, конечно, и Бог, но во всем виновата собака:
Дескать, она-то права, — но кто ее просит, собаку,
Суд свой высказывать? Ей ли дано это право?" — Тут гости
Смеха сдержать не могли. А Шебселэ то покраснеет,
То побелеет... Ответить обидчику хочет... Но смотрит, —
Вот уж стоит перед ним тарелка вкусного супа.
Плавают в супе лепешки с горячей начинкой. Бульон же
Золотом так и сверкает расплавленным, жидким, — а солнце
Луч свой дробит в пузырьках, и жирные блестки сверкают
Желтым и синим огнем. Совсем уж раскрыл было рот свой
Шебселэ, чтобы ответить, — но тут почел он за благо
Парой лепешек его набить, лепешки смочивши
Ложкой бульона. И спор, начавший уже разгораться,
Сам оборвался внезапно. А гости сидят и вкушают
Суп, а за супом жаркое: кур, откормленных уток,
Сладкие крымские вина, — и шутят, и громко смеются.
Солнце уже опустилось, как сел Элиокум в повозку.
Тронулись лошади шагом; теперь уж они не спешили,
Ибо от выпитых вин ослабли Михайловы руки.
Кони брели напрямик, без дороги, по степи широкой, —
И Элиокум на кочках тяжелой кивал головою.
1901
Перевод В. Ходасевича
ВАРЕНИКИ
Идиллия
I
Редкое выдалось утро, каких выдается не много
Даже весной, а весна — прекрасна в полях Украины,
В вольных, как море, степях! — Но кто же первый увидел
Прелесть прохладного утра, омытого ранней росою,
В час, как заря в небесах, розовея, воздушно сияет?
Жавронок первый увидел. На крылышках быстрых он взвился
Ввысь — и оттуда дождем просыпал певучие трели
И разбудил воробьев на крышах, дроздов на деревьях.
Солнце проснулось вторым; румяное, ликом пылает,
Стыдно ему, что оно запоздало, пора за работу:
Кистью слегка провести по цветку; золотистую пудру
Бабочке бросить на крылья; забытую струйку потрогать,
Чтобы чешуйчатой спинкой сверкнул проплывающий окунь;
Яйца лягушек согреть, пшеницы ленивые зерна
Поторопить — и пчелу разбудить лучом веселящим. —
Третьей старушка Гитл, вдова раввина, проснулась
И приоткрыла глаза. Лазурное, чистое небо
Синим повисло шатром. Едва пробившейся травкой
Выгон и поле сверкали. Покой надо всем простирался,
Храма пустого молчанье, — как будто сияньем и блеском
Поражены и земля, и небо — и сами дивятся
Чудной своей красоте...
С нагретой постели поспешно
Старая Гитл поднялась, накинула платье и руки
Под рукомойником медным помыла. Тяжелый и толстый
Был рукомойник, старинный. Боками сверкал и сиял он:
Чистили часто его кирпичом толченым. (В подарок
Гитл получила его от покойницы-тетки. А тетка
Ей рукомойник на память в день свадьбы ее подарила...)
Шепот у Гитл на устах: молитвы свои ежедневно
Тихо читает она. Глаза же смеются, сияют:
Кажется ей, что сегодня природа улыбкой умильной
Встретила Гитл, и весь мир ликует обильной красою.
Пестрый старухин кот услыхал, что хозяйка проснулась,
Жалобно жмется к ногам, и мяучит, и нюхает платье.
Впалы бока у него, и клочьями шерсть вылезает:
23
Шейнис и шейндлс – игра слов. В библии сказано: «И вторично воззвал к Аврааму ангел…» Вторично по древнееврейски «шейнис». В Литве есть женское имя Шейне, от которого прилагательное «шейнис». В Польше это же имя произносится Шейндл, а прилагательное «шейндлс».
24
Тфиллин – специальные коробочки, надеваемые во время молитвы мужчинами после исполнения 13 лет, на голову и на руку.