Закрыли светлый небосвод
Глухие облака:
Сильнее, чем любой завод,
Дымит, дымит тайга!
От пепла почернела вся
Прозрачная река.
Горят прекрасные леса —
Родимая тайга!
Днем наступает полутьма,
Когда горит тайга.
Горят возможные дома
От стен до потолка.
Горят орехи и пушнина —
Немалая деньга…
Все из-за сукиного сына
Горит, горит тайга!
Горят грибы и свежий воздух,
И радость пикника.
Из-за бездарного прохвоста
Горит, горит тайга!
Пусть не горит! Пусть будет кара
Судебная строга
К любым зачинщикам пожара!
Пусть не горит тайга!
Про Макара
На краю земли, в тумане,
Посреди таежной мглы
Существуют глухомани
И медвежие углы.
Тропы там позарастали,
О местах тех говорят,
Что, конечно, в эти дали
Не гонял Макар телят.
А Макар живет — не стонет
В том краю, который глух,
И телят успешно гонит,
Потому что он пастух.
Гонит стадо в чистом поле,
Где кусается комар…
А еще в вечерней школе
Обучается Макар.
А еще играть умеет,
И в районе говорят,
Что по шахматам имеет
Наш Макар второй разряд!
Чучуна
Рысь, конечно, страшна,
Трудно справиться с ней,
Но в тайге чучуна
Всех зверей пострашней!
Человек этот дик,
И свиреп, и жесток.
Наш язык не постиг:
Не хотел иль не смог.
Носит шкуры оленьи
И имеет он лук.
Исчезает мгновенно,
Появляется вдруг.
Он в движениях быстр,
Он проворен и смел,
Издает резкий свист,
Сходный с посвистом стрел.
Страшен согнутый лук,
Тетива что струна,—
Звери делают крюк,
Коль свистит чучуна.
По деревьям, как белка,
Ловко прыгает он
И в разбойных проделках
Искушен и смышлен.
Над селом тишина,
Предрассветная ночь.
Входит в дом чучуна,
Он до женщин охоч.
Спит в постели жена,
Чья-то мать, чья-то дочь.
К ней идет чучуна,
Он до женщин охоч.
Он берет ее спящую
И уносит туда,
Где таежные чащи,
Иногда навсегда!
История города Комсомольска
Комсомольцы беспокоят
Неразведанность глуши:
На Амуре строят город —
Ставят шалаши.
Если дело по душе,
Можно жить и в шалаше!
Вековой простор расколот
И разбужен, говорят,
Комсомольцы строят город —
Поднялся землянок ряд.
Чем землянка хороша?
Тем, что лучше шалаша!
Комсомольцам дела много:
Заготавливают лес.
Стиль барака не барокко,
Но и здесь у них прогресс.
Жить вольготней работяге
Не в землянке, а в бараке!
В Комсомольске-на-Амуре
Комсомольцы-молодцы
Соответственно культуре
Воздвигают и дворцы.
Город тот, который молод,
Выглядит как зрелый город!
Цвет океана
Океан бывает разный:
Сединою убеленный,
Фиолетовый, зеленый,
Голубой и даже красный.
Ну, а если мы беспечно
Все его оттенки скинем,
То тогда, оно конечно,
Океан бывает синим.
В любую погоду
Разыгрались серебристые
Гребешки.
Это значит — волны быстрые
Высоки.
Из Владивостока выбраться
В Тетюхе
Буйным морем — это рыцарство.
Хе-хе-хе!
Многотонно волны брызгают,
Ой, сильны!..
И все рейсы пассажирские
Отменены.
Но идут в поход торпедные
Катера,
Их ведут двадцатилетние
Мастера.
Потопивший в буйной ярости
Столько шхун,
Перед смелостью смиряется
Сам Нептун!
В февральском лесу
Похожа эта быль на сказку,
А может быть, на анекдот.
В лесу заснеженном февральском
На лыжах женщина идет.
По снегу стелется поземка,
Порывы ветра холодны.
Идет на лыжах незнакомка,
А ей, должно быть, хоть бы хны!..
В купальнике, почти что голой,
На лыжах женщина идет,
Как будто ню французской школы,
А впрочем, нет, наоборот!..
Французы люди не такие,
Им не присущ такой азарт:
Они померзли здесь, в России,
Куда привел их Бонапарт.
Патриотических восторгов
На этот раз не разделя,
Скажу, что сам не рад нисколько
Свирепой стуже февраля.
Скажу, что я поклонник лета,
Сторонник солнечной весны,
А эта женщина раздета,
И ей зимою хоть бы хны!..
На соснах и березах иней,
Мне в зимнем холодно пальто.
Ей восхищен как героиней,
Сам не способен я на то.
Скажу, что женщина такая
Не на снегу понятна мне.
Такую я воспринимаю
На синей, солнечной волне,
На берегу реки журчащей,
Когда вокруг цветы цветут,
Иль где-нибудь в таежной чаще,
Когда шмели гудят, а тут
Понамело сугробы за ночь…
И этот случай не вранье:
Собкович Алексей Степаныч
Сфотографировал ее!
О литературных влияниях
И. Френкелю — автору песни
«Давай закурим! »
Илюша Френкель, фронтовой поэт,
Однажды мне сказал: — Давай закурим!—
И я курил все двадцать девять лет!
А мы тут о влияниях толкуем,
Напрасно называем имена!..