Наш враг в моем дому и весело ему —
Скажи мне: почему?
Надежною стеной он защищен, мой враг, —
Скажи мне: как?
Ответь мне: как и почему
Он весел, он в моем дому,
И гибель матери моей в его шагах,
И не улыбка — кровь моя алеет на губах?!
Как? Почему?!
Сказал мой друг, добрейший меж людьми:
— Послушай, милая моя, пойми, —
Нет высоты и красоты у неба,
Срифмованного с неизменным «хлеба»,
Ведь это так избито, как вода,
Срифмованная с пресловутым «да».
Ему я отвечала:— Эти строки
Прочти, и ты увидишь, друг мой строгий,
Что отрекаюсь лишь от мутных вод,
Где меркнет отраженный небосвод,
И опасаюсь лишь такого неба,
Которое бомбит посевы хлеба.
Благословенна мирная вода,
В которой небо светится всегда.
И я еще добавила тогда:
— Мне не страшна прозрачная вода,
Во имя той воды с горячим хлебом
Хочу я вечно жить под синим небом.
Я сарронская лилия,
(Мама, память в глазах моих неистребима!)
Я роза долины,
(Мама, жизнь моя плачет, ей больше не петь!)
Черна я,
(Мама, мама, порви сети черного дыма!)
Стройна я.
(Мама, мама! Все кончено, — печь...)
Ты прекрасна, моя подруга, прекрасна.
(Для кого эта песня крылатая спета?)
Горлинки-очи твои, о роза в шипах,
(Как черны твои ужасы, бездна огня!)
Приди, о приди ко мне, моя Суламифь.
(Пепел — память моя, нерушимость обета!)
Воркуют горлицы, зеленеют стебли.
(Я клянусь не забыть до последнего дня!)
Шквал проклятий не стихнет, растет его сила,
В том клянусь вечной сменою дней и ночей,
Гнев проклятий я кровью годов оросила.
Эта песня моя —
песня розы печей.
1955
Перевод А. Ревича
ЗАБАСТОВКА
Я правдой останусь навсегда,
Твоею верностью, твоей любовью.
И днем не отступлю, и ночью не усну,
И подожду зарю у изголовья.
Из тишины машин взметнулся твой призыв,
От веретен, решивших не вертеться.
Я отзвук ярости твоей, когда она
Выхватывает бунт из ножен сердца.
В подушках грабежей врагов твоих найду —
Стократ ускорю сытое удушье.
Я — хлеб твоих торжеств и хлеб твоей нужды,
Я — твой надежный щит, твое оружье.
И если ты меня оставишь вдруг в пути, —
Ни солнце, ни луна не загорятся.
Из самых дальних мест приветствуют тебя
Гудки единомыслия и братства.
Я не устану быть мятежностью твоей,
Твоею клятвою, твоею кровью.
И днем не отступлюсь, и ночью не предам,
И разожгу зарю у изголовья!
1957
Перевод Г. Семенова
ПЕРВОЕ МАЯ В НАЗАРЕТЕ
В 1958 году в Назарете израильская полиция напала на первомайскую демонстрацию арабских коммунистов, жестоко избила их и многих арестовала.
Кто видел, как боролась эта улица
за право быть свободной,
За то, чтоб Труд шагал по ней,
одет до неба в праздник?
Да,
Рогами бешеных быков
она врасплох была забодана,
Но праздник не валился с ног —
он знал, что подвиг не напрасен.
Знаменам клялся: — Не умру! —
сражался мужественно, гордо.
Из переулков, с плоских крыш,
из всех дверей и рам оконных
Его приветствовал народ
всем существом родного города,
И он, шатаясь, проходил
сквозь все нагайки и заслоны.
— Салям! — Не с неба ли? О нет, —
то с вышки купола церковного
Кричал учитель Ибрагим,
и слово падало, как камень.
— Салям и дружба! — и уже,
избитый, в злую сталь закованный,
Он к сердцу знамя прижимал
своими честными руками.
Ибрагим, Ибрагим, Ибрагим,
Стало небо над нами другим,
Звезды в море бегут, и не зря
Горьким светом рыдает заря.
Злой гиеной хохочут враги,
Ибрагим, Ибрагим, Ибрагим.
В ногу с маем шагал Назарет,
Солнцем гор галилейских согрет.
И в глазах, словно чудо, красна