Осень, как плод, — у деревьев в горсти.
Руки коэнов[10], ветвясь, осеняют.
Мышца Отца, помоги мне нести
мой урожай, в меня силу вселяя.
Перевод Е. Бауха
Левой! Левой! Левой!
В. Маяковский
Шагайте же, братья,
все выше и выше!
Кенаан[11] — родная земля —
да услышит!
Молчите, уста!
Сильна и крепка,
слово тебе, трудовая рука,
нога,
что вгрызается в землю лопатой!
Твердо шаг в эту землю впечатай,
единой шагая левой!
Левой!
Левой!
Левой!
Так, братья,
всю жизнь устремляться нам в горы!
Лишь в Завтра, в зарю
обратим наши взоры,
туда, где орел парит с высоты!
Ведь мы за собою сожгли все мосты!
Кто тянет назад нас
походкой ленной?
Левой!
Левой!
Левой!
Ясно,
мы знали,
мы шли без сомненья
из стран заселенных —
в страну запустенья,
в болота,
в песок, что веками намолот,
где ждут нас
жара, лихорадка и голод,
но знали мы твердо —
сюда мы придем
и вновь возродимся,
хоть семь раз падем!
Наше дело правое,
так громче — голос припева!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!
Перевод Е. Бауха
(Из цикла «Песни зрелого утра») /Перевод Л. Цивьяна/
Она лежит нагая предо мною,
туманом скрыты тучные поля.
Она лежит — невеста под фатою —
готовая к зачатию земля.
Созрели ее груди для кормленья
цветов и трав и буйно налились.
И словно бы кольцо при обрученьи,
ей дарит вечер желтый лунный диск.
Вот ты обручена со мной травою,
сплетеньем мыслей, шелестом листвы,
вот ты умащена теперь водою,
навозом плодородным и живым,
украшена терновником и вишней
для глаз моих. И ты познаешь бремя
беременности: пахарь в поле вышел,
чтоб овладеть тобой и бросить семя.
И я твоим томлением насыщен,
и изобилие твое в себе ношу я.
Тобою освящен я и очищен.
Земля в хотенье... Аллелуйя!
Перевод Л. Цивьяна
(Из цикла «Песни зрелого утра») /Перевод Л. Цивьяна/
Подобно гривам львов, раздуты ветром кроны...
А память наших тел древна, как память скал...
Ночами в дебри сна мы входим неуклонно,
как львята в темный лес — идем Отца искать...
Бывает, словно степь, вдруг тело расцветает,
и по нему всю ночь бредут стада зверей.
И оттого с утра оно благоухает
и горечью травы,
и свежестью дождей.
Еще оно лежит в постели онемело,
разбрасывает солнце лен кудрей во мгле,
но есть вода и хлеб для насыщенья тела —
ни у ложа на столе.
Отпив глоток и теплый хлеб ломая,
мужчина с женщиной встречают утро.
В них первобытная уверенность немая,
и чуток первый шаг босой ступнею будто...
Ведь тело помнит все: зверей на мягких лапах,
речей их темный смысл, колючек ласку злую.
Еще в нем лес и степь, полынный терпкий запах.
В нем ночь еще, роса и свежесть. Аллелуйя!
Перевод Л. Цивьяна
(Из цикла «Песни зрелого утра») /Перевод М. Генделева/
Земля, в свое лоно приняв семена,
цветения таинством дышит.
Ночь сельских богов-песнопевцев темна —
распутна,
пьяна
и бесстыжа.
Хлебов созреванье. Тучненье овец.
Садов прогибаются кровли.
С испугом смотрю на восхода багрец,
как девы на первые крови.
Сокрыли пути прорастанья зерна
поля. Из-под поднятой брови
глядит день, стоящий в квадрате окна, —
трезв,
точен и
хладнокровен.
Перевод М. Генделева
Слышал ты, с какою жаждой
иссушенный Негев
молится комочком каждым:
дай нам воду, небо!
Воду? Воду!
Дайте воду!
Кто же год от году
утолит нас,
исцелит нас,
кто же даст нам воду?
Как ты ссохся, нету мочи,
капли ждешь, как блага.
Напоим тебя, комочек,
долгожданной влагой.
Воду! Воду!
Мы тебя вчера мечтали
напоить навеки.
Ты сегодня новой далью
нам открылся, Негев!
Воду! Воду!
Перевод Е. Бауха
(Из цикла «Стихи о хлебе и воде») /Перевод Е. Бауха/
О Ты, распаляющий Землю,
чтоб с жаром
весною и осенью хлеб нам рожала.
О Ты, что колосья в муку превращаешь