Из пылающей золотом сети
смотрят плитки дороги мощёной,
И на грани земли вырастают
даль времён и холодная высь.
Как трезва и чужда их мудрость,
как безмолвие полно, жестоко!
Обезумеет дудка пастушья:
даль бескрайна, а трель коротка.
Только плач, только смех ещё могут
одолеть такую дорогу,
Но без боя падут, без врага.
Из книги «Голубиный город» (1957 г.)
Из цикла «Песни о голубином городе»
Вступление
Эти строки родúлись в шуме работ,
Сжавших годы в короткий миг.
Это - время, что строит и создаёт
Город мой, страну и язык.
Это время творить, это время уметь,
Когда каждый рвётся писать.
Не время живым под пальмой сидеть
И мёртвым под камнем лежать.
Ни золы, ни завесы – открыто для всех.
Днём горячие солнца лучи
Правоту его миру являют и грех,
Ночью – пламя горящей свечи.
Решителен в радости времени лик,
А в печали мужествен вид.
И в праздничной песне тот же язык,
Что в надгробном слове звучит.
Это время вспахано глубокó
Во вражде, в любви и в боях,
И не гаснет огонь в ожиданье того,
Кто придёт со снопами в руках.
Это время, как город, где сгоряча
Суд вершат посреди площадей.
Голубиная кротость и взмах меча
В лицах времени и людей.
И иврит передаст, будь то стих иль рассказ,
Шум тех дней, тишину и накал.
Так и эта книга, что я сейчас
«Голубиный город» назвал.
Из цикла «Песни о пустяках»
(Название цикла с учётом многозначности ивритских слов, составляющих его название, можно перевести двояко: либо как идиому – «погоня за ветром, за пустяками», либо дословно – «братство по духу». Альтерман предполагает, по-видимому, оба варианта – Примеч. перев.)
1
Ах, какой молодец, брадобрей!
Кисть мелькает в посудине с мылом.
Ты родного брата добрей,
Брат твой бритвой скоблит что есть силы.
И, пока продолжает дрожать
В тонкой плёнке твоё отраженье,
Ты, весь в пене, готов продолжать
Поражать моё воображенье.
Ах! Посыльный! Нагрудный жетон.
А в груди сердце полно отваги.
И в жетоне тебя может он
Отразить, как нельзя на бумаге.
Ох, скорей бы вручил свой пакет
По заданию мне посыльный!
Ведь, пока полной ясности нет,
Ожидание непосильно.
Ах, перо! Не забудь рассказать,
Как стремглав ты летело на площадь,
Чтоб четвёрку улиц сдержать,
Как квадригу, усилием мощным.
Ох, мы тоже ведь в весе пера
Выступали в турнирах домашних,
Пустяками прельщаясь. Пора
Город строить, не куры и шашни*.
И о том, что живым в нём есть шанс
Жить, а мёртвым лежать недвижимо,
Легковесные перья у нас
Вечерами скрипят под нажимом.
Так лети же, перо, час настал.
Ты недаром бумагу мараешь.
Брадобрей уже бритву убрал,
И посыльный пакет передал,
Только ты всё покоя не знаешь.
*«Строить куры и шашни» – из Г. Гейне в переводе Е. Дмитриевского – Примеч. перев.
2
Все девицы попались в сеть
И вздыхают постфактум, подружки.
Но мы против дурачеств и впредь
Камня твердь предпочли подушке.
Лишь одна засияла в свой час
(Правда, мы её видим не часто:
Долг гражданский преследует нас
И профессия требует властно.)
Совершенством назвать её – грех.
Видит Бог, покрасивей найдутся.
Чужакам по ночам – её смех,
Нам же слёзы с утра достаются.
Если б вдруг мудрецы в свой черёд
Её пальчики гладить собрались
И при этом затеяли счёт…
Может быть, до десяти б не добрались.
Мы б могли уловить её в сеть
И добиться её вниманья.
Но мы против дурачеств и впредь
Предпочли поклон с расстоянья.
Там удобней ей будет стоять
В свете нашего восхищенья
(С расстоянья легко восхвалять,
Не стесняясь преувеличенья.)
3
Мы награды не ждём золотой.
В твоей крепости мир и покой.