Пергаментов листы и мысли их – как мумии цариц,
И нити древних мхов среди их рухнувших гробниц так влажны,
Как губы Хамуталь в росе ресниц.
В стране живых поёт петух, прикрывшись гребнем ярко алым.
Он слышен в царстве книг везде – на небе и в домах.
Здесь буря как кристалл, чреват здесь каждый точный слог обвалом,
Молчанья здесь висят на волосках.
Но, если подан будет знак, от ножен нож освободится,
И свора псов
Сорвётся вмиг
И понесётся в ночь,
Подымут факелы и шум, со снегом будет лето биться.
Все двери настежь и засовы прочь!..
Закончив свой рассказ, вновь книги на столах живут с начала,
Всё повторив – и каждый лист, и вздох, и мысль, и стих.
Когда б в нас преданность всегда с такой же силой бушевала,
Когда б любили так, - мы б жили дольше их.
Извечна сила книг, их не объять, они – венец природы,
Во всём подобные богам и братья их сынам:
Круговоротам ветра, вод и вечной смене времён года,
Что лик вселенной изваяли нам,
Воздвигли гнев хребтов, устлали кремнем долы во всём свете,
Качали колыбель племён под скрип её часов.
Когда ж вселенную накроет ночь, из окон её светит
Не знающая сна свеча их из шкафов.
Как их хотел застичь врасплох, проникнуть жаждал в суть их мощи,
Их мысль, сокрытую от глаз,
Преследовать, кружа...
Вот, вот она! Явилась, словно лань, что вышла вдруг из рощи.
Как в миг творения, дрожит, напряжена...
Себя очистить места нет верней стремнины у порога,
Нет ничего светлей росы на пепле в этот миг.
Их красота, их широта, их свет достались им от Бога,
Но их душа, друзья мои, явилась им из книг.
Во имя ветра с гор, что гонит пепел прочь и жизни сеет,
Во имя губ росистых Хамуталь (Поверьте мне,
Она – в деревне, в книгах ли – любима матерью своею
И для неё равно прекрасна в свитках и в вине), –
О Бог мой, сохрани пергаменты на век наш и навеки
От моли, сырости и злобой искажённых лиц,
Но более всего, как от огня, – от дури человека
Храни, Господь, от мудрости тупиц.
Вот мой рассказ. Как знать, не тщетными ль мои усилья были:
Любовь и страсть его не каждый примет и поймёт.
Но я его привёл, и с теми девятью, что вы сложили,
Как брат, пусть путь им предначертанный пройдёт».
И с лицами тёмными так говорят
Ему его братья: «Ты брат нам, наш брат!»
Хор
Брат на том, помедлив малость,
Завершил рассказ.
Речь ещё держать осталось
Семерым из нас.
Здесь, в корчме, друзья, случится
Нам дозор нести.
Этой ночью здесь родится
Тихо меч десяти.
Он – любовь и гнев. Проснётся,
Лишь придёт беда.
На виду у всех клянётся
Верным быть всегда.
Он, как книга, не устанет
И не сдастся в плен.
Не забудет, не обманет,
Не склонит колен.
Одиноки ль, нелюдимы
Иль средь шумных встреч –
Братству преданность храним мы,
Словно в ножнах меч.
Мы за братьев троекратно
Пили в их черёд,
А теперь четвертый брат наш
Говорить начнёт.
6. Хвала легкомыслию
«Может в эту дождливую ночь без просвета
Лишь весёлым рассказом душа быть согрета.
В доме тьма, красит лица камина костёр.
Так вернись же, веселье, как осень иль лето,
Дерзких нам покажи дщерей Каина этих,
Покажи нам бесовских сестёр!
Мне ль сейчас презирать вас, невест без наряда?
Кто я, чтобы бросать свысока на вас взгляды?
Заходите, вас ветер беспечный принёс
С песней певчих дроздов (и другой нам не надо),
С музыкальной шкатулкой (смесь горя с отрадой
Из обрывков мелодий и слёз).
Я пленился одной, легкомысленно милой.
Двери запер на ключ и засовы задвинул,
Чтоб не скрылась, пока не обсудим делá.
Тебя, дочь моя, совесть не слишком томила,
Ты такою была с дней помолвки с любимым:
Лишь до крайних домов ты за мною пошла.
Я тебе не припомню – неверной, строптивой –
Ни красы твоей (может быть, малой и мнимой),
Ни достоинств других, что нельзя доказать.
Ведь тебе, как веселью без причин и мотивов,
Место есть в песнях братьев – серьёзных, правдивых,
И они со свечой тебя будут искать.
Сколь бы ни были песни умны их и вéрны,