Как в клетке, в печах хрип бурлит и пламя.
Брусчаткою плит раскалённой блестя,
Сквозь плач матерей железа и камня,
Что сердцем, как сына, приемлют меня,
Укутана в пыль,
Как рыжая львица...
Воскликну сквозь моря прибой:
Будь благословенна,
О улица,
Сердца свет, мой блестящий герой!
Ты пронзишь головою пустынь горизонт,
Тебе жаркое солнце объятья раскроет.
Твои краски со всех мне сияют сторон,
Ты на сто голосов узнаваема мною.
На ладонях зарю мы тебе принесли.
Она золотом тёмным окрасила стены.
Как он рвётся, пылающий страстью в пыли,
Недостроенный дом
Из лесов, как из плена!
Он маньяк: великан, покоритель – не тронь!
Он родился, растёт, выше грохота своды.
Сквозь проёмы в стенáх его – небо, огонь...
Чёрный дым, как кузнец, поднялся возле входа.
Горы
С чем сравнить, мой Бог, цепú такой созданье?
Что за бык свирепый камня вал нарыл?
Гор волна застыла, потеряв дыханье,
Словно бурю вдруг удар хватил.
Посмотри, как почвы склоны обнажили,
Став вином и хлебом и цветеньем крон.
Чем земля чужая так их устрашила,
И какой недуг её так жарок и силён?
Тишина, как скалы, простоит веками.
Только раз, как молот, здесь гремела мгла.
Гордый грех её укрылся за стенами,
И любовь ей сердце молнией прожгла.
Олива
Царило лето
Семьдесят лет,
Пламенем мести с рассвета лучась.
И только маслина
Снесла этот свет,
Не сдвинулась с места, в бою не сдалась.
В мире клятвы её нет святей ничего.
Не звёзды в ветвях её чёрных сияют.
«Песнь песней», – земля моя, – бедность её,
Она твоё сердце пронзает.
Горячим слезам из Всевышних очей,
Может быть, лишь она знает счёт –
Над дышащей яростью книгой твоей
Склонилась, как счетовод.
Ты уверена: горы падут под конец,
Будет стадо молить о дожде и кормах,
Но она устоит – одинокий боец,
И судьба твоя в крепких руках.
Когда вечер, набухший закатом, идёт,
Она ощупью ищет тебя,
И в корявом стволе сок горячий течёт –
Плач твой дерево прячет, храня.
Зной растёт, как огнём налитая река,
Но, столкнувшись с оливой,
Сникает:
Горы крепки и дерево живо, пока
Хоть единый росток его грудь разрывает.
Обнажённый огонь
Дымится древний гнев земли, рождая зной.
Ей, как рабу царя, лишь месть во мраке снится.
Она всю жизнь свою раскрыла пред тобой
И выбелила солью глаз твоих ресницы.
Старей вина в ней жажда. Зло её древней
Самой любви – хоть мàнит нас, но не прощает.
И человек, и корни дерева пред ней,
Окаменев от страха, сразу замолкают.
Ты снова лом в неё вонзаешь, как палач,
Но крепок щит её
И жаром гордость дышит.
И боль в руках твоих, как тела тихий плач…
Чужд камень чувств людских и ничего не слышит.
Удар затих.
Смотри:
Стоит, стоит гора!
Не содрогнётся, не отступит ни на пядь.
Не рухнет вечность. Завтра так же, как вчера,
Вновь будет свет и синь, и будет ад сиять.
Горда рудой и серой, кремнем твердь крепка.
В ней обнажён огонь – как солнце, не потухнет.
Обуглится, коснувшись, дерзкая рука,
И песнь, приблизившись, как срубленная, рухнет.
Лишь в памяти её есть время, мёртв простор.
Она ждала тебя. Ты ей один явился
Последней искрой мудрости с тех самых пор,
Как свет безумствует и разум помутился.
День озверевший
Здесь
Насытился сполна.
Закат израненный подмяв, к ней тащит силой.
Ужасной мощью звёзд далёких рождена,
Земля их страшные картины не забыла.
Гром её рóдов полнит эхом каждый грот,
Её детёнышей пещеры скал приемлют.
Ждёт поцелуй огня неосторожный рот,
Что родиной готов назвать
Такую землю.
Шалаш и небеса. Одни в краю пустом.
К их входу путь ведёт – горяч, как пламень.
К их входу к ночи человек бредёт с трудом,
И взгляд потухший
Отражает камень.
Нет жалости к земле в его руках. Ни слов,
Ни сердца нам с тобой он не отдаст, ни силы.