А пока я приветствую тебя многозначительным взглядом,
чтобы ты не забыла меня.
Тебе
Кто бы ты ни был, я боюсь, ты идёшь по пути сновидений,
И всё, в чём ты крепко уверен, уйдёт у тебя из-под ног и
под руками растает,
Даже сейчас, в этот миг, и обличье твоё, и твой дом, и
одежда твоя, и слова, и дела, и тревога, и твои
веселья и безумства, — всё ниспадает с тебя,
И твоё настоящее тело, и твоя душа настоящая встают
предо мною,
Ты предо мною стоишь в стороне от работы, от купли —
продажи, от фермы твоей и от лавки, от того,
что ты ешь, что ты пьёшь, как ты мучаешься и
как умираешь.
Кто бы ты ни был, я руку тебе на плечо возлагаю, чтобы
ты стал моей песней,
Я близко шепчу тебе на ухо,
Много любил я мужчин и женщин, но тебя я люблю больше
всех.
О, долго я мешкал вдали от тебя, долго я был немой,
Мне бы давно поспешить к тебе,
Мне бы только о тебе и твердить, мне бы тебя одного
воспевать.
Я покину всех, я пойду и создам гимны тебе,
Никто не понял тебя, я один понимаю тебя,
Никто не был справедлив к тебе, ты сам не был справедлив
к себе,
Все находили изъяны в тебе, я один не вижу никаких
изъянов в тебе,
Все хотели тебя покорить, я один не хочу покорить тебя,
Я один не ставлю над тобой ни владыки, ни господина, ни
бога: над тобою лишь тот, кто таится в тебе самом.
Живописцы писали кишащие толпы людей, и между ними
одного в самом центре,
И голова этой центральной фигуры была в золотом ореоле,
Я же пишу мириады голов, и все до одной в золотых
ореолах,
От руки моей льётся сияние, от мужских и от женских голов
вечно исходит оно.
О, я мог бы пропеть столько песен о твоих величавых и
славных делах.
Как ты велик, ты не знаешь и сам, проспал ты себя самого,
Твои веки как будто опущены были во всю твою жизнь,
И всё, что ты делал, к тебе обернулось насмешкой.
(Твои барыши и молитвы, и знания, если не в насмешку
они обернулись, во что обернулись они?)
Но посмешище это — не ты,
Там, под спудом, под ними, затаился ты, настоящий.
И я вижу тебя, где никто не увидит тебя,
Ни молчанье твоё, ни конторка, ни ночь, ни наглый твой
вид, ни твоя повседневная жизнь не скроют
тебя от меня;
Лицо твоё бритое, жёлтое, твой блуждающий взгляд пусть
сбивают с толку других, но меня не собьют,
Твой пошлый наряд, безобразную позу и пьянство, и жадность,
и раннюю смерть — всё я отбрасываю прочь.
Ни у кого нет таких дарований, которых бы не было и у
тебя,
Ни такой красоты, ни такой доброты, какие теперь у тебя,
Ни дерзания такого, ни терпения такого, какие есть у тебя,
И какие наслаждения ждут других, такие ждут и тебя.
Я никому ничего не дам, если ровно столько же не дам и
тебе,
Никого, даже бога, я песней моей не прославлю, если я не
прославлю тебя.
Кто бы ты ни был! Иди напролом и требуй!
Эта пышность Востока и Запада — безделица рядом с тобой,
Эти равнины безмерные и эти реки безбрежные — безмерен,
безбрежен и ты, как они,
Эти неистовства, бури, стихии, иллюзии смерти, — ты тот, кто
над ними, владыка,
Ты по праву владыка над Природой, над болью, над
страстью, над стихией, над смертью.
Путы спадают с лодыжек твоих, и ты видишь, что всё
хорошо,
Старый или молодой, мужчина или женщина, грубый,
отверженный, низкий, основное твоё существо
громко провозглашает себя,
Через рождение, через жизнь, через смерть, через похороны,
всё готово, и всего ему вдоволь,
Через гнев, утраты, честолюбие, невежество, скуку оно
пробивает свой путь.
Любовная ласка орлов
Иду над рекою по краю дороги (моя утренняя прогулка,
мой отдых),
Вдруг в воздухе, к небу, задавленный клёкот орлов,
Стремительная любовная схватка вверху на просторе,
Сцепленные, сжатые когти, бешеное, живое, вертящееся
колесо,
Бьющих четыре крыла, два клюва, тугое сцепление
кружащейся массы,
Кувыркание, бросание, увёртки, петля, прямое падение вниз,
Над рекою повисли, двое — одно, в оцепенении истомы,
Всё ещё в недвижном равновесии — и вот расстаются, и
когти ослабли,
И в небо вздымаются вкось на медленно-мощных крылах,
Он своим, и она своим раздельным путём.