О царица цариц! О, смею ли верить,
Что классические статуи и эти древние храмы не могли
удержать её?
Что тени Виргилия, Данте и мириады преданий, поэм,
старых связей и дружб не влекли её, как магниты,
к себе?
Что она кинула всё и — здесь?
Да, уже умер, замолк её голос там, над Кастальским ключом,
И египетский Сфинкс с перебитою губою умолк,
И замолчали гробницы, хитро ускользнувшие от власти
веков,
Каллиопа уже никого не зовёт, и Мельпомена, и Клио, и
Талия мертвы,
Иерусалим — горсть золы, развеянной вихрем, сгинул,
Полки крестоносцев, потоки полночных теней, растаяли вместе
с рассветом.
Где людоед Пальмерин? где башни и замки, отражённые
водами Уска?
И все рыцари Артура пропали, Мерлин, Ланселот, Галахад,
сгинули, сникли, исчезли, как пар,
Ушёл он! ушёл от нас навсегда этот мир, когда-то могучий,
но теперь опустелый, безжизненный, мглистый,
Шелками расшитый, ослепительно яркий, чужой, весь в
пышных легендах и мифах,
Его короли и чертоги, его попы и воители-лорды, его
придворные дамы
В короне, в военных доспехах, он ушёл вместе с ними в свой
кладбищенский склеп и там заколочен в гроб,
И герб его — алая страница Шекспира,
И панихида над ним — сладко тоскующий стих Теннисона.
К нам поспешает знаменитая emigrèe, я вижу её, если вы и
не видите,
Торопится к нам на свидание, с силой пробивает себе дорогу
локтями, шагает в толпе напролом,
Жужжание наших машин и резь паровозных свистков её
не страшат,
Её не смущают ни дренажные трубы, ни циферблат
газометра, ни искусственные удобрения полей,
Приветливо смеётся и рада остаться
Она здесь, среди кухонной посуды!
Но погодите — или я забыл приличье?
Представить незнакомку тебе, Колумбия! (Для чего же я
живу и пою?)
Во имя Свободы приветствуй бессмертную! ударьте по рукам,
И отныне вы обе, как сёстры, живите в любви.
Ты же, о Муза, не бойся! поистине новые дни и пути
принимают, окружают тебя,
И, признаться, странные, очень странные люди, небывалая
порода людей,
Но сердца всё те же, и лица те же,
Люди внутри и снаружи всё те же, чувства те же, порывы
те же…
И красота, и старая любовь та же…
…О, мы построим здание,
Пышнее всех египетских гробниц,
Прекраснее храмов Эллады и Рима.
Твою мы построим церковь, о пресвятая индустрия, и это
не будет гробница,
Это будет храм изобретений для практической жизни.
Я вижу ее, как во сне наяву,
Даже сейчас, когда я пою эту песню, я вижу, она встаёт
предо мною.
Я вижу её пророческим взором,
И громоздится этаж на этаж, и фасады из стекла и железа,
И солнце, и небо ей рады, она раскрашена самыми весёлыми
красками,
Бронзовой, синей, сиреневой, алой,
И над её златокованной крышей будут развеваться во всей
красоте под твоим стягом, Свобода,
Знамёна каждого Штата и флаги каждой земли,
И тут же вокруг неё целый выводок благородных дворцов, —
они не так высоки, но прекрасны.
В стенах её собрано всё, что движет людей к совершеннейшей
жизни,
Всё это испытуется здесь, изучается, совершенствуется и
выставляется всем напоказ.
Не только создания трудов и ремёсл,
Но я все рабочие мира будут представлены здесь.
Здесь вы увидите в процессе, в движении каждую стадию
каждой работы,
Здесь у вас на глазах материалы будут, как по волшебству,
менять свою форму.
Хлопок будут собирать тут же, чуть ли не в самых полях,
Его будут сушить, очищать от семян, и у вас на глазах
превращать в нитки и ткань,
Вам покажут старые и новые процессы работ,
Вы увидите разные зёрна, и как их мелют в муку, и как
печётся хлебопёками хлеб,
Вы увидите, как грубая руда после многих процессов
становится слитками, чистого золота,
Вы увидите, как набирает наборщик, и узнаете, что такое
верстатка,
С удивлением увидите вы, как вращаются цилиндры
ротационных машин,
Выбрасывая лист за листом тысячи печатных листов,
Перед вами будут создавать фотоснимки, часы, гвозди,
булавки, модели всевозможных машин.