Чтоб две неравных наших половины,
Разъединенные из лучших побуждений,
Опять в Oдно навек объединились
И большей той из них -- там, где гнездится разум
Отдать права над меньшей, но лишь только
Для диспутов бесплодных; передать
Всю красоту чувств материнских сыну.
Но более всего он помнить завещал,
Что ночь достойна всяческих восторгов
Не потому, что нам внушает трепет
Но потому, что ждет от нас любви.
Ибо ее прелестные созданья
На нас печальные бросают взоры
И молят в Будущее взять с собой, тоскуя,
Изгнаников, и это в нашей власти.
Чтоб и они могли возликовать,
Служа, как он, на благо просвещенья,
И претерпев, как все, кто ему служит;
Как он стерпел наш выкрик вслед: -- «Иуда!»
Смолк голос разума. Над дорогим усопшим
Скорбит Страстей, им объясненных, братство,
Печален Эрос -- городов строитель,
И плачет анархистка Афродита.
СУББОТА
Проснувшись в День Седьмой Творенья,
Они обнюхали с опаской все окрест:
И привередливые ноздри их -- признали,
Что этот тип, кто с ними был, исчез.
И травоядные, и хищники, и черви
Искали на земле и под землей --
Но ни следа его присутствия, лишь дыры,
Да берега, покрытые смолой.
Руины, груды металлического хлама,
Вот, что оставил -- этот -- за собой,
Рожденный, чтобы сделать промежутком,
Ненужным для Творенья, День Шестой.
Ну что ж, ему не свойственен был запах,
Как существу, чье дело -- выживать.
Но -- ни ума, ни такта, ни величья,
Как у рожденных в Первые -- те -- Пять.
И, в соответствии с естественным развитием,
Его Бесстыдство приказало долго жить.
И День Седьмой шел, как тому и должно,
Как если б Времени не прерывалась нить.
Красиво, счастливо, с бесцельным совершенством…
Ружья раздался треск
И расколол Аркадию на части,
Шабаш субботний прекратив.
Ужель не знали, для кого их сотворили?
Вернулся этот тип,
Богоподобнее, чем мыслили они,
И кровожаднее, чем память сохранила.
* * *
В метре от носа почти что, смотри,
Моей Персоны границы, внутри
Пространство, где воздуха целина --
Личная собственность, вся сполна,
Прохожий, но разве что в мыслях альков,
Тогда я по братски делиться готов,
Границ не нарушить нагло врагу:
Я безоружен, но плюнуть могу.
МУЗЫКА ХО
Любимая наложница императора
К евнуху ходит стучать,
Войска от границ отступают,
Сдавая за пядью пядь.
Вазы расколоты, женщины мрут,
Оракулы врут в унисон.
Мы пальцы сосем. Представленье --
С душком и вгоняет в сон.
Но -- Перевоплощенья Акт,
И -- тема Хо! -- звучит,
Вот, из машины явлен бог,
Неказистый на вид.
Он роль бормочет, извратив
Один иль два стиха,
Велит всех пленных отпустить
И опустить врага.
ПЕСНЯ ТРИНКУЛО
Купца, солдата, короля
Промерзший клоун грел.
Что им, витавшим в облаках,
До наших бренных дел.
Сюда, в немыслимую глушь,
Снов быстролетных шквал,
Подняв, занес меня; норд-ост
Колпак, к тому ж, украл.
Мне в ясный день видны внизу
Поля и кровли крыш,
И голос слышен вдалеке:
Мой Тринкуло-малыш!
Лежит там мой надежный мир --
Коснуться хоть бы раз.
Вся жизнь моя, любовь моя --
Набор случайных фраз.
Деревья сотрясает страх,
Согнав слов стаю с них
Туда, где сотрясает смех
Богатых и святых.
Подобий жуткий хоровод
Завел свою игру.
И, шутке собственной смеясь,
Как те, кто мал, умру.
ПЕСНЯ КАПИТАНА И БОЦМАНА
Таверна Джона, Джо притон --
Мы пили чистый джин.
Кто с Маргарет ушел наверх,
А кто, увы, с Катрин.
Разбившись по парам, как с мышкою кот,
Играли бездомные ночь напролет.
Там Нэлл -- подружка моряков
И, с глазами коровьими, Мэг
Раскрыли мне объятья, но
Я не ищу ночлег.
Мне клетка эта не под стать --
Рыдают соловьи в садах,
Где матери наши -- нагие.
Сердца, разбитые нами давно,
Сердца разбивают другие.
Слезы везде. В море дна не видать.
Пусть за борт текут. А мы будем спать.
СФИНКС
Да был увечным он изваян! Разве не
Предстал уже таким он древней рати,