Борясь игрой ума с истомой колдовскою
Светила, что на миг открылось нам, смотри! —
Лазурное вино я пью, водя рукою
По шерстяным бокам таинственной зари.
Прощальный пыл небес прохладой успокою,
Былых искусников катаю янтари,
Но бог, пресыщенный сумятицей людскою,
Уходит прочь, презрев земные алтари.
Вручая небу плод мыслительной науки,
Ты материнские одолеваешь муки,
Заря, достигшая вершины лишь сейчас.
Догадкой звездною провидит ангел глаз,
Как ночь безгрешную сверлит неблизорукий,
Бесптичью высоту пронзающий алмаз.
О вечер, сладкое отдохновенье празднуй!
По кромке западной ты разливаешь сон
Для праведных сердец и даришь неотвязный
Восторг змеиных роз лукавые соблазны
Для смертного, чья мысль пытает небосклон.
На алтарях твоих в седом дыму курений
Богатство памяти сжигает взором он
И смотрит, идолопоклонника смиренней,
Как вырастает храм из ярких испарений, —
Он, точно весопляс, над пропастью повис
И устремляется с мостов эфирных вниз:
Чужим триумфом пьян, спешит настигнуть Случай,
— А вдалеке, в тени задумчивых кулис,
Ущербная луна скользит за тонкой тучей.
...Зевает человек — небытия вино
Допито, сокрушен сосуд тревоги жгучей,
Но чары вечера, клубясь, летят в окно,
Где женщина в туман закуталась давно...
— О старцы мудрые, сидящие в Совете,
Пусть стрелкой золотой весы укажут эти
На пик безмолвия богам не прекословь!
— Мой портик, кто еще спасет нас от избытка
Бессмертной Красоты? В морях призывных — пытка
Венеры противоречивая любовь!
Мой взор, внимательный к судьбе валов соленых
И жадный до твоих видений, Водолей,
Оставил для миров, прибоем усыпленных,
Пустую комнату во тьме глубин зеленых,
А страсть к открытиям, мерцая все тусклей,
Явила женщину из золотистых горнов
Песчаной отмели, где ходит пенный жернов.
Но ярче мысль, когда голубизна вокруг:
Мне в тучах видятся неведомые страны,
Где облака легко приемлют облик странный
Вакханок, и гроза срывает плащ пространный
С небес и демона высвечивает вдруг:
Стоит, на облако облокотясь устало,
И смотрит, как плывет архангел в синеву,
И, точно тень меня неволить перестала,
Я сам плыву за ним, подобно божеству,
С презрением к себе парю в немом просторе,
Приморской памятью в несбывшемся живу,
И взор избранника в моем кочует взоре.
Тысячесветная и пенная гряда,
Ты крепость чистоте возводишь всемогущей!
До сердца достучись, бегущая вода,
Дроби осколки солнц, чья кровь закатов гуще,
Один рубеж тебе заказан навсегда —
Богов от сумрака земного стерегущий.
Дуга длиною в лье, многоколонный свод,
Над ливнем тяжких чар в оцепененье белом,
Где жажда вознестись шатром поголубелым
Влечет задымленный, иссякший пароход...
Но сумеречный пик погас, отягощенный
Снегами, облачный его сжимает нимб.
Прощанья близок миг, лучами позлащенный,
Влечение твое рассеется, Олимп!
Исчезнет хрупкий челн, пространством поглощенный.
Фронтоны грузных снов с неконченой резьбой,
Фасад, где занавес раздвинут голубой —
Для злобных глаз земли рубинами приколот.
Грядет ущерб Времён — желанья нет ни в ком:
На пурпурных губах, растянутых зевком,
Слова, плененные поэтом, рушит молот...
Грядет ущерб Времён желанья нет ни в ком.
Прощайте, чудные картины, я как прежде
Несытой гаванью объятья вам раскрыл.
Уйдя от гибели наперекор надежде,
Как быстрый парусник, взъерошьте перья крыл!
Спешите! Ночь грозит приблизить смерть Тантала:
До неба призрачный восторг его возрос,
Но роза смертная лучами отблистала,
Но роза сумрака нисходит с пьедестала,
Бледна последняя из предвечерних роз...
Не вижу более я с палубы обзорной,
Как пестрым вымпелом трепещет сильф морской,
Пустыней ледяной лежит причал мой черный,
Колючий ветер тьмы я чувствую щекой.
Задрайте наконец осмеянные люки —
Глазницы, темнотой пробитые! А ты,
Плодотворитель тайн, плодотворитель скуки,
Услышь беззвучный крик с надзвездной высоты
И мыслям облегчи предродовые муки...
АННА
С измятой простыней почти сливаясь, Анна
Сквозь пряди долгие глядит издалека
На обнажившийся живот, где бездыханно
Откинулась во сне бесцветная рука.
Просторно ходит грудь, вбирая мрак тягучий,
И, точно памятью, нагую плоть сдавив,
Приливную волну мешает с влагой жгучей
Разорванного рта раскатистый извив.
С цветными пятнами на невозбранном теле,
В прохладу устремясь — в крутой водоворот,
Во мраке спящая дрейфует на постели,
Тюльпанной горечи подставив жадный рот.
Пока на отмели не выброшен льняные
Рассвета ранний блеск, бездушен и кровав,
Пока ладонь влажна, и пальцы ледяные
Разжаться не спешат, земную нить порвав, —
В забвенье, без мужчин, без грез, напропалую
Нырнуть и, томную приоткрывая гроздь,
Не подставлять ее хмельному поцелую,
Смеющейся лозой увить нагую кость —
Шпалеры, где кричит, забредив плодосбором,
Телодвижение любое, жест любой:
Любовники, гордясь изысканным убором,
Так чувство хрупкое потащат на убой.
Монархи варварских держав, тая восторги
За дрожью обмерших сердец и голосов,
Приготовленьями неутомимых оргий
Натравят на тебя разгоряченных псов...
Не отвернешься ты от пальцев ослабелых,
И кровь, которую ничем не побороть,
Тяжелою волной пловцов накроет белых
И бросит на твою утесистую плоть...
Смиряет демонов твой остров тихоструйный
Обетованный край! — любовь плывет к нему
В надежде с гидрою сразиться поцелуйной
И ненавидящим зрачком пронзает тьму!
Ах, если золото сквозь абрис нетворимый
Вгрызется в теплую предутреннюю ткань,
Вернись в прозрачный мрак, где Тождества незримы,
Провалом мраморным в лучах рассветных стань!
Пусть губы, раздвоясь в улыбке изнуренной,
Продолговатых слез кусают стебелек, —
Под маскою души, ко сну приговоренной,
Покой настиг тоску и отдохнуть прилег.
Старуха, что атлас округлый золотила
И ставни жгла перстом, альков забыла твой —
Не вырвать ей тебя из утреннего ила,
Светилу не вручить запястий звон живой...