Москва.
Nugae canorae…
Horat.[1]
Молчит угрюмый бор… луч солнца догорает…
Бродящий ветерок в листочках умирает…
С безбрежной высоты
Прохлада снизошла на лоне темноты,
И ночь таинственным покровом
Как тучей облекла природы наготу;
И запад потухал… с мерцанием багровым
Безоблачных небес сливая красоту.
Молчанье мертвое настало,
И тишина на ветвях возлегла.
И ночи божество дремотой оковало
Природу всю — людей, и мысли, и дела.
Как бы окаменев, древ гибкие вершины
Нахмурившись стоят,
И вечно трепетной осины
Листочки, опустясь, недвижимо висят.
Река в родных брегах неслышима катится,
Как будто жизни нет в живых ее струях…
Невидимая тень на дне ее ложится,
Повсюду бродит тайно страх.
С душой отцветшею для милых наслаждений
Как странник сирота — с улыбкой незнаком —
И жизни молодой крылатых обольщений
Утративши зарю… унынием влеком,
Иду бестрепетно под сосен мрачны своды
И там беседую с приветною тоской
Слезой тяжелою (один сей дар природы
Не похищен людей безжалостной рукой),
Слезой тяжелою грудь скорбну омывая;
Воспоминания о бывшем пробуждая,
Лечу в туманну даль, мечтами окрылен…
О сердце радости!.. погибши безвозвратно,
Почто так рано вас лишен?..
Почто ты было так превратно,
О счастие моих весенних дней?..
Едва блеснуло… и сокрылось!..
Погас мгновенный блеск лучей
И солнце радостей навеки закатилось!..
Стеснилась грудь моя… и вдруг как будто сном
Или оцепененьем
Невидимый одел меня крылом.
И внял я тайный глас с безвестным мне веленьем:
«О странник! — он вещал, — воспрянь и ободрись!
О благах временных ты не крушись тоскою!
Там, выше твой удел!.. Туда, туда стремись!
Там обновишься ты душою!..
Там вкусишь плод добра из бед!..
Из мрака будет свет!..»
И он умолк… неспавшие открыл я вежды.
Душа присутствием небесного полна…
На ней сиял луч кроткия надежды…
Воззрел — окрест меня страна озарена,
Бор черный — побледнел… и плавала луна
Над мной — и подо мною,
И все вокруг — повторено коварною рекою.
Познал я сладость слез: незримый спутник мой,
Благое провиденье!
Прости младенца дерзновенье,
Посмевшего роптать на тайный промысл твой…
15 Апреля.
УРАЛЬСКИЙ КАЗАК
(Истинное происшествие)
Настала священная брань на врагов
И в битву помчала Урала сынов.
Один из казаков, наездник лихой,
Лишь год один живши с женой молодой,
Любя ее страстно и страстно любим,
Был должен расстаться с блаженством своим.
Прощаясь с женою, сказал: «Будь верна!»
«Верна до могилы!» — сказала она.
Три года за родину бился с врагом,
Разил супостатов копьем и мечом.
Бесстрашный наездник всегда впереди,
Свидетели — раны, и все на груди.
Окончились битвы; он едет домой,
Все страстный, все верный жене молодой.
Уже достигают Урала брегов
И видят навстречу идущих отцов.
Казак наш объемлет отца своего;
Но в тайной печали он видит его.
«Поведай, родимый, поведай ты мне
Об матери милой, об милой жене».
Старик отвечает: «Здорова семья;
Но, сын мой, случилась беда у тебя:
Тебе изменила младая жена;
Зато от печали иссохла она.
Раскаянье видя, простили мы ей;
Прости ее, сын мой: мы просим об ней!»
Ни слова ответа! Идет он с отцом,
И вот уже входят в родительский дом.
Упала на грудь его матерь в слезах,
Жена молодая лежала в ногах.
Он мать обнимает; иконам святым,
Как быть, помолился с поклоном земным.
Вдруг сабля взвилася могучей рукой…
Глава покатилась жены молодой!
Безмолвно он голову тихо берет,
Безмолвно к народу на площадь идет.
Свое преступленье он всем объявил,
И требовал казни, и казнь получил.
Ты прав, любезный Васьков мой,
Чувствительность есть дар несчастный.
Я прежде споривал с тобой,
Но в вёдро ль видеть день ненастный.
Когда лелеет счастье нас,
То сильно чувствовать приятно,
Но горести в ужасный час
Холодным лучше быть стократно!
В саду, цветами испещренном,
В густой траве, в углу уединенном
Прелестная из роз цвела;
Цвела спокойно, но — довольна не была!
Кто завистью не болен?
Кто участью своей доволен?
Она цвела в глуши; но что ж в глуши цвести?
Легко ль красавице снести?
Никто ее не видит и не хвалит;
И роза всех подруг себя несчастней ставит,
Которые в красивых цветниках
У всех в глазах
Цвели, благоухали,
Всех взоры, похвалы невольно привлекали.
«Что может быть печальнее того?
Невидима никем, не видя никого,
В безвестности живу, и в скуке умираю,
И тщетно всякий день на жребий свой пеняю», —
Роптала роза так. Услыша речь сию,
Сказала ей пчела: «Напрасно ты вздыхаешь,
Винишь судьбу свою;
Ты счастливее их, на опыте узнаешь».
Что ж? так и сделалось! Все розы в цветниках
За то, что были на глазах,
Все скорой смертью заплатили.
Тех солнечны лучи спалили,
Те пострадали от гостей,
Которые в жестокости своей
Уродовали их — хоть ими любовались:
Один сорвет цветок,
Другой изломит стебелек,
А третий изомнет листок —
И, словом, розы те, которые остались,
Такой имели жалкий, скучный вид,
Что всякий уж на них с холодностью глядит,
А наша розочка, в углу уединенном,
Древ тенью осененном,
Росой до полдня освеженном,
Была любимицей и резвых мотыльков
И легких ветерков;
Они и день и ночь ее не оставляли,
От зноя в полдень прохлаждали,
А ночью на ее листочках отдыхали.
Так долго, долго жизнь вела,
Спокойна, весела и счастлива была
Затем, что в уголку незнаема цвела.