– Как же. Писал он рецензию о новой Ваниной книге и сказал, что он слишком схематизирует взаимоотношения героев. Ни стыда у людей, ни совести.
Когда гости ушли, писатель лежал на диване и читал газету.
Не зная, чем выразить свое чувство к нему, жена подошла к дивану, стала на колени и, поцеловав писателя в предплечье, спросила:
– Что с тобой? Ты, кажется, хромаешь?
– Ничего, благодарю вас, – вздохнул писатель. – У меня только разжижение мозга и цереброспинальный менингит. Я пойду пройдусь…
– Как, – испугалась жена. – Ты хочешь пройтись? Но на тебя может наехать автомобиль или обидят злые люди.
– Не может этого быть, – возразил Перезвонов, – до сих пор меня обижали только добрые люди.
И, твердо отклонив предложение жены проводить его, писатель Перезвонов вышел из дому.
Сладко вздохнул усталой от комнатного воздуха грудью и подумал:
«Жена невыносима. Я молод и жажду впечатлений. Я изменю жене».
III
На углу двух улиц стоял писатель и жадными глазами глядел на оживленный людской муравейник.
Мимо Перезвонова прошла молодая, красивая дама, внимательно оглядела его и слегка улыбнулась одними глазами.
«Ой-ой, – подумал Перезвонов. – Этого так нельзя оставить… Не нужно забывать, что нынче Масленица – многое дозволено».
Он повернул за дамой и, идя сзади, любовался ее вздрагивающими плечами и тонкой талией.
– Послушайте… – после некоторого молчания сказал он, изо всех сил стараясь взять тон залихватского ловеласа и уличного покорителя сердец. – Вам не страшно идти одной?
– Мне? – приостановилась дама, улыбаясь. – Нисколько. Вы, вероятно, хотите меня проводить?
– Да, – сказал писатель, придумывая фразу попошлее. – Надо, пока мы молоды, пользоваться жизнью.
– Как? Как вы сказали? – восторженно вскричала дама. – Пока молоды… пользоваться жизнью. О, какие это слова! Пойдемте ко мне!
– А что мы у вас будем делать? – напуская на лицо циничную улыбку, спросил знаменитый писатель.
– О, что мы будем делать!.. Я так счастлива. Я дам вам альбом – вы запишете те прекрасные слова, которыми вы обмолвились. Потом вы прочтете что-нибудь из своих произведений. У меня есть все ваши книги!
– Вы меня принимаете за кого-то другого, – делаясь угрюмым, сказал Перезвонов.
– Боже мой, милый Иван Алексеевич… Я прекрасно изучила на вечерах, где вы выступали на эстраде, ваше лицо, и знакомство с вами мне так приятно…
– Просто я маляр Авксентьев, – резко перебил ее Перезвонов. – Прощайте, милая бабенка. Меня в трактире ждут благоприятели. Дербалызнем там. Эх вы!!
IV
– Прах их побери, так называемых порядочных женщин. Я думаю, если бы она привела меня к себе, то усадила бы в покойное кресло и спросила – отчего я такой бледный, не заработался ли? Благоговейно поцеловала бы меня в височную кость, а завтра весь город узнал бы, что Перезвонов был у Перепетуи Ивановны… Черррт! Нет, Перезвонов… Ищи женщину не здесь, а где-нибудь в шантане, где публика совершенно беззаботна насчет литературы.
Он поехал в шантан. Разделся, как самый обыкновенный человек, сел за столик, как самый обыкновенный человек, и ему, как обыкновенному человеку, подали вина и закусок.
Мимо него проходила какая-то венгерка.
– Садитесь со мной, – сказал писатель. – Выпьем хорошенько и повеселимся.
– Хорошо, – согласилась венгерка. – Познакомимся, интересный мужчина. Я хочу рябчиков.
Через минуту ее отозвал распорядитель.
Когда она вернулась, писатель недовольно спросил:
– Какой это дурак отзывал вас?
– Это здесь компания сидит в углу. Они расспрашивали, зачем вы сюда приехали и о чем со мной говорили. Я сказала, что вы предложили мне «выпить и повеселиться». А они смеялись и потом говорят: «Эта Илька всегда напутает. Перезвонов не мог сказать так!» – Черррт! – прошипел писатель. – Вот что Илька… Вы сидите – кушайте и пейте, а я расплачусь и уеду. Мне нужно.
– Да расплачиваться не надо, – сказала Илька. – За вас уже заплачено.
– Что за глупости?! Кто мог заплатить?
– Вон тот толстый еврей-банкир. Подзывал сейчас распорядителя и говорит: «За все, что потребует тот господин, – плачу я! Перезвонов не должен расплачиваться». Мне дал пятьдесят рублей, чтобы я ехала с вами. Просил ничего с вас не брать.
Она с суеверным ужасом посмотрела на Перезвонова и спросила:
– Вы, вероятно… переодетый пристав?..
Перезвонов вскочил, бросил на стол несколько трехрублевок и направился к выходу.
Сидящие за столиками посетители встали, обернулись к нему, и – гром аплодисментов прокатился по зале… Так публика выражала восторг и преклонение перед своим любимцем, знаменитым писателем.
Бывшие в зале репортеры выхватили из карманов книжки и со слезами умиления стали заносить туда свои впечатления. А когда Перезвонов вышел в переднюю, он наткнулся на лакея, который служил ему. Около лакея толпилась публика, и он продавал по полтиннику за штуку окурки папирос, выкуренных Перезвоновым за столом. Торговля шла бойко.
V
Оставив позади себя восторженно гудящую публику и стремительных репортеров, Перезвонов слетел с лестницы, вскочил на извозчика и велел ему ехать в лавчонку, которая отдавала на прокат немудрые маскарадные костюмы…
Через полчаса на шумном маскарадном балу в паре с испанкой танцевал веселый турок, украшенный громадными наклеенными усами и горбатым носом.
Турок веселился вовсю – кричал, хлопал в ладоши, визжал, подпрыгивал и напропалую ухаживал за своей испанкой.
– Ходы сюда! – кричал он, выделывая ногами выкрутасы. – Целуй менэ, барышна, на морда.
– Ах, какой вы веселый кавалер, – говорила восхищенная испанка. – Я поеду с вами ужинать!..
– Очин прекрасно, – хохотал турок, семеня возле дамы. – Одын ужин – и никаких Перезвонов!
Было два часа ночи.
Усталый, но довольный Перезвонов сидел в уютном ресторанном кабинете, на диване рядом с хохотушкой-испанкой и взасос целовался с ней. Усы его и нос лежали тут же на столе, и испанка, шутя, пыталась надеть ему турецкий нос на голову и на подбородок.
Перезвонов хлопал себя по широким шароварам и пел, притоптывая:
Испанка потянулась к нему молодым теплым телом.
– Позвони человеку, милый, чтобы он дал кофе и больше не входил… Хорошо?
Перезвонов потребовал кофе, отослал лакея и стал возиться с какимито крючками на лифе испанки…
VI
В дверь осторожно постучались.
– Ну? – нетерпеливо крикнул Перезвонов. – Нельзя!
Дверь распахнулась, и из нее показалась странная процессия…
Впереди всех шел маленький белый поваренок, неся на громадном блюде сдобный хлеб и серебряную солонку с солью. За поваренком следовал хозяин гостиницы, с бумажкой в руках, а сзади буфетчица, кассир и какие-то престарелые официанты.
Хозяин выступил вперед и, утирая слезы, сказал, читая по бумажке:
– «Мы счастливы выразить свой восторг и благодарность гордости нашей литературы, дорогому Ивану Алексеичу, за то, что он почтил наше скромное коммерческое учреждение своим драгоценным посещением, и просим его от души принять по старорусскому обычаю хлеб-соль, как память, что под нашим кровом он вкусил женскую любовь, это украшение нашего бытия»…
В дверях показались репортеры.
VII
Вернувшись домой, Перезвонов застал жену в слезах.