Участники — члены Общества:
В.Г. Бехтеев, Е. Bossi, M.В. Веревкина, A. Erbslöh, К. Hofer, P. Girieud, В.А. Издебский, В.В. Кандинский, A Kanoldt, M. Коган, A. Kubin, G. Münter[112].
Случайно узнаю, что и в Берлине делаются приготовления к учреждению нового Verein'а с целями, близкими мюнхенскому Обществу. Упомяну, наконец, что одна из крупных и серьезных немецких фирм предлагает взять на себя ведение всей деловой стороны выставок H. X. О. М., которое она приветствует, как своевременный протест против «списывания» (Abmalen) «случайных кусков природы, доведенного почти до бессмыслицы».
Выставки
В одном из бесчисленных анекдотических споров берлинца с мюнхенцем берлинец рассказывает о необыкновенных операциях, производимых прусскими врачами. Мюнхенец, с своей стороны, рассказывает только об одной баварской операции: «А вот у нас одному берлинцу разрезали рот до ушей, чтобы он мог разевать его еще шире» [Das Maul aufsperren, grosses Maul haben — значит форсить, безмерно хвастать и т. п. (Прим. В.К.)]. По поводу занимающего сейчас и художников, и прессу вопроса о выставках без жюри[113] (о чем я уже упоминал ранее) берлинцы тоже несколько перехватили в своих заявлениях о подготовленности их безжюрийного общества — Freier Künstler-Verband [Свободный художественный союз (нем.)]. Писалось даже, что берлинский Сецессион дал для этой цели свое помещение (писалось, впрочем, слишком преждевременно). Помнится, время открытия первой выставки было назначено. И вдруг получается известие, что не только не будет никакой выставки, но что даже и самое общество закрылось по «техническим» причинам! Какая это техника, предоставляется догадываться всем желающим.
Мюнхенцы оказались (до известной степени) более серьезными в этом вопросе. Здешний Deutscher Künstler-Verband уже угостил нас своей первой выставкой. Выставка была обещана, и мы ее получили. Сколько до нее было разговоров, споров, почти скандалов! Членов записалось, как говорят, несколько сот. Был выпущен многообещающий и громогласный циркуляр (общий) и другой — «к публике», в частности (последний даже на красной бумаге и в стиле революционной прокламации с пестрящим жирным шрифтом и тучей восклицательных знаков).
Но гора родила мышь. «По недостатку места» на выставку попал самый жалкий процент членов. А главное «молодежь» почти отсутствовала, что не вполне благоприятно возмещалось несколькими художниками с именами и даже с профессорскими титулами. Но выставка явилась все же мюнхенским продуктом, берлинцев все-таки «подсидели», и... наша критика восхитилась. Бранили только одного молодого художника. Но ведь недаром же только один он и был интересен.
Разумеется, ни для кого не новость, что на выставке без жюри должно быть много негодного и даже больше всего — негодного. Но плохое плохому рознь. Если это «плохое» почти без исключения заключено в готовую форму, выражено весьма умелой техникой, если оно свидетельствует о необыкновенной внешней зрелости и о безусловной внутренней пустоте, то делается грустно, страшно, мучительно.
В силу различных причин эта внешняя «готовность» ни к чему не нужной формы стала бичом мюнхенского искусства. Надо «уметь» — вот к чему только и стремится молодой художник. Недавно я был приглашен осмотреть графическую выставку, устроенную в мастерской несколькими совсем «молодыми». И вот, не успел я войти на эту внешне мило устроенную выставку, как был подавлен со всех стен и столов кричащими, навязчивыми, готовыми, утонченно-трафаретными формами, за которыми не было ничего. Это похоже на веселую, светлую гостиную, в которой ждешь встретить интересных, нужных людей и в которой нет ни одного живого человека, а только отлично сделанные, отлично одетые восковые куклы. Делается страшно, как в кошмаре. Прежде всего хочется уйти.
Нигде не создана с такой последовательностью, с такой добросовестностью страшная карикатура искусства, как в Германии. Немецкий народ (конечно, только в лучшей своей части сильный духом и глубиной его) не может, по самой своей природе, искать только формы, только выражения для неясного ему будущего содержания. Другие нации, гораздо более одаренные именно с формальной стороны, вовсе не теряют всякую почву из-под ног, когда общие условия культуры заглушают и, по-видимости, изгоняют дух из жизни. Немцы же в такой преимущественно формальный период сейчас же оказываются не у дел. Им не остается ничего, как идти на чужих помочах. Остается талант, но без почвы, остается сила, но без материала, остается стремление, но без цели. Делается темно и страшно.