Уже ближе к нашему времени следует назвать серию работ Г. В. Рамишвили (опубликованных как у нас, так и за рубежом — см. его многочисленные работы), сделавшего много для изучения теоретической концепции В. Гумбольдта, а также недавно вышедшую интересную книгу В. И. Постоваловой „Язык как деятель- ' ность". (Суммарное изложение взглядов Г. В. Рамишвили дано в предисловии к настоящему сборнику, а о книге В. И. Постоваловой будет еще речь ниже.)
В дальнейшем о В. Гумбольдте стали говорить лишь в книгах по истории языкознания. И если в первом очерке истории науки о языке, написанном Р. Шор и приложенном в виде послесловия к книге В. Томсена „История языковедения До конца XIX века" (опубликована в 1938 г.), В. Гумбольдт предстает как величественная фигура, заслуживающая всяческого уважения, то у авторов обильно появляющихся в последние десятилетия книг по истории лингвистических учений иногда от одного употребления слова дух захватывает дух, и они безоговорочно зачисляют этого глубокого ученого в безнадежные идеалисты и даже самым
трезвым его суждениям приписывают мистические качества. Например, иногда можно встретить исполненные внутренних противоречий изложения теоретической концепции В. фон Гумбольдта и связанные с этим суждения, согласно которым под влиянием трансцендентального идеализма Шеллинга В. фон Гумбольдт, якобы, пытается разрешить антиномии непризнанием диалектики языка, а обращением к мистической категории „тождества человеческой природы во всех людях". Непонятно, что мистического и к тому же трансцендентального находят такие авторы в утверждении, что человек всегда человек и его как человека всегда отличает именно язык. Касаясь этого же вопроса, Р. Шор разумно отмечает: «Так в единстве человечества разрешается противоречие индивидуального и общего в языке. „Язык дает живо чувствовать каждому человеку, что он не более, как частица целого человечества" (Цит. соч. В. Гумбольдта)» [106].
В упрек некоторым нашим авторам надо поставить то, что они свои выводы и достаточно категорические заключения строят на основе знакомства лишь с одной-единственной работой В. Гумбольдта — „О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода". А ведь В. Гумбольдт — автор многих работ, посвященных исследованию языка. К этому надо добавить, что В. Гумбольдт — автор не только языковедческих, но и теоретико-литературоведческих, искусствоведческих и философско-эстетических [107] исследований, вне контекста которых нельзя рассматривать и лингвистическое мировоззрение „великого мыслителя", как называет А. А. Потебня В. Гумбольдта. Достаточно упомянуть, что такая капитальная для понимания идей В. Гумбольдта категория, как внутренняя форма языка, зародилась первоначально в эстетическом контексте, когда он, разбирая произведение Гёте „Герман и Доротея", отмечает, что искусство, отображая «внешние формы» мира, создает «внутренние формы для человека». Перенесенное затем в область языка, это понятие носит явные следы своего происхождения.
Хотелось бы сказать и о языке В. Гумбольдта. Все жалобы на неясность, туманность и трудность изложения относятся по преимуществу к теоретическому введению к сочинению „О языке кави на острове Ява". Эта неясность языка В. Гумбольдта нередко служит оправданием и для порой весьма своеобразных интерпретаций его сочинений, которые проявляются и в переводах. Однако следует еще раз напомнить, что у В. Гумбольдта есть много и других сочинений. Не нужно забывать и того, что В. Гумбольдт был человеком своего времени и говорил он также на языке своего времени. Между тем те, кто основывается на словоупотреблении и разбирает его безотносительно к целостности концепции, делают безапелляционные заключения о философских основаниях концепции и, в частности, о кантианской ориентации учения В. Гумбольдта.
Неправомерность такого подхода была ясна уже Г. Г. Шпету, который писал в этой связи: «Кантианство жило для него [В. Гумбольдта] не в словах Канта, а в эстетически-поэтическом преломлении их в сознании Шиллера, Гёте, романтиков, Шеллинга. Чтобы правильно понять и оценить философские основания теорий В. Гумбольдта, нужно не выискивать в них кантианские элементы, а просто поставить его в ряд с такими современниками, как Фихте, братья Шлегели, Шиллер, Гёте, Шлейемахер, Гегель» [108]. Еще более отчетливо высказывается по этому поводу и В. И. Постовалова, которая, кстати говоря, в отличие от своих! предшественников, не занимается выискиванием «кантианских элементов»; она iпишет: «Хотя в гумбольдтовской концепции нет прямых заимствований из философских концепций его времени, в ней нашла свое отражение общая духовная атмосфера Германии XVIII в.» [109].
107
В книге: В. А. 3 в е г и н ц е в. История языкознания XIX и XX веков, Часть 1-я. Издание третье, дополненное. М., 1964.
109
В. И. Постовалова. Язык как деятельность. Опыт интерпретации концепции В. Гумбольдта. М., 1982, с. 45.