В силу рассмотренной здесь связи индивида с окружающей его народной массой всякая значительная духовная деятельность первого, пускай хотя бы опосредованно и отчасти, принадлежит также и второй. Существование языка доказывает, однако, что бывают творения духа, которые вовсе не передаются от отдельного индивида ко всему обществу, но могут родиться лишь благодаря одновременной самодеятельности всех. Поскольку форма языков национальна, они всегда в подлинном и прямом смысле творятся нациями как таковыми.
Надо, однако, остеречься бездумного принятия этого тезиса и сделать одну необходимую оговорку. В самом деле, языки неразрывно срослись с внутренней природой человека, они в гораздо большей мере самодеятельно прорываются из нее, чем намеренно порождаются ею, так что с равным успехом можно было бы считать интеллектуальную самобытность народов следствием их языков. Истина в том, что и то и другое исходит одновременно во взаимном согласии из недостижимых глубин души. Наблюдать на опыте языкотворчество мы не можем, и нам негде искать аналогии для умозаключений о нем. Если мы иногда и говорим о первоначальных языках, то они являются таковыми лишь в силу нашего незнания их более ранних компонентов. Непрерывная цепь языков протянулась через тысячелетия, прежде чем достигла точки, которую мы с нашими скудными сведениями именуем древнейшей. Больше того, не только образование подлинно первоначальных языков, но даже и те позднейшие вторичные языковые образования, которые мы очень хорошо умеем разлагать на составные части, для нас необъяснимы именно в точке их исходного порождения. Всякое становление в природе, и прежде всего органическое и живое, ускользает от нашего наблюдения. С какой бы точностью мы ни изучили подготовительные состояния, между последним из них и явлением, которое мы зафиксировали в данный момент, всегда пролегает пропасть, отделяющая нечто от ничто; то же относится и к моменту исчезновения. Все человеческое понимание располагается в промежутке между тем и другим. В языках поразительный пример являет нам одна определенная эпоха их возникновения, имевшая место в хорошо известные исторические времена. Можно проследить сложный ряд изменений, пройденных латинским языком по мере его угасания и гибели, можно вспомнить и о его смешении с наречиями вторгшихся племен, но это ничуть не поможет нам уловить момент возникнозе- ния живого ростка, который распустился в многообразном облике, став организмом заново расцветших языков. Возникшее вновь внутреннее начало в каждом языке по-своему еще раз сплотило распадающееся здание. Всегда неизбежно оказываясь в области вторичных результатов деятельности этого начала, мы воспринимаем внутренние изменения только по массе последствий. Оттого может показаться, что лучше бы нам вовсе не касаться вопроса о происхождении языка. Но это невозможно, если мы хотим хотя бы в самых общих чертах обрисовать ход развития человеческого духа, поскольку образование языков, даже частных языков во всех способах их происхождения друг от друга и смешения друг с другом, есть факт, всего существенней определяющий собою духовное развитие человечества. Взаимодействие между индивидами проявляется здесь, как нигде. Поэтому, признавая, что мы стоим у преграды, через которую нас не сможет перенести ни историческое исследование, ни вольный полет мысли, мы все равно обязаны верно представить себе как очертания самого вышеназванного факта, так и его непосредственные последствия.