Плотом был студенческий научный кружок, его работой руководил М. Д. Шаргородский, мой доклад, неожиданное предложение быть старостой кружка, и новые грани личности Михаила Давидовича, раскрывающиеся теперь в живом непосредственном общении: полное отсутствие «позы и фразы» (качество, свойственное далеко не всем), естественный демократизм, готовность спорить, возражать и соглашаться, похвалить порой детские попытки самостоятельности докладчиков, – все это создавало атмосферу радостного творчества.
Михаил Давидович был научным руководителем моей дипломной работы, а через три года работы по распределению и поступления в аспирантуру – я узнал еще одного М. Д. Шаргородского – заведующего кафедрой уголовного права – маститого ученого, доброжелательного и требовательного руководителя. Мне кажется, что все тогдашние аспиранты: В. И. Пинчук, В. Д. Филимонов, А. С. Горелик и другие работали под его руководством. Безусловным требованием было одно – глубокое изучение литературы в том числе дореволюционных отечественных авторов, самостоятельность в научном исследовании. Расхождение в научных взглядах аспиранта и руководителя не возбранялось, напротив, зачастую именно при столкновении мнений научная молодежь «оттачивала когти» в полемике со своим руководителем.
Научной общественности хорошо известны научные труды М. Д. Шаргородского, они по-прежнему живут, их цитируют, именно благодаря его усилиям сложилась ленинградская школа уголовного права. У меня же осталась в памяти та радость, с которой Михаил Давидович, встретил вышедший в свет в 1960 году учебник по Общей части уголовного права, написанный коллективом кафедры под его и Н. А. Беляева редакцией. Это был первый учебник, написанный не московскими авторами. «Ну вот, – сказал как-то Михаил Давидович, – раньше лишь москвичи писали учебники, а мы рецензии на них…» Потом был пятитомный Курс уголовного права, создание журнала «Правоведение». Именно он сказал: «Нет, Вестник высшей школы? Лучше «Правоведение».
М. Д. Шаргородский был мужественный человек. Он с достоинством встречал трудности, без которых не обошелся и его длинный путь. И еще. Как-то в его отсутствие на кафедре кто-то сказал: «Заметили, наш Михаил Давидович с годами становится все красивее». Все дружно кивнули – да. Он действительно был красивый человек.
Библиотека М. Д. Шаргородского – в фонде библиотеки факультета. Читайте его книги. На стене факультета – памятная доска. В год его смерти вышла его посмертная работа «Наказание, его цели и эффективность». Дара Исаевна, его вдова, в заключение дарственной надписи написала: «…на добрую память». Мы помним.
Незабвенный
100-летие со дня рождения М. Д. Шаргородского – достаточное основание вспомнить его для каждого, кто был знаком с ним, вместе работал или учился у него. Я знакомился с Михаилом Давидовичем неторопливо: Юридический факультет ЛГУ я окончил экстерном. Кандидатскую диссертацию защищал в качестве соискателя кафедры, которой уже несколько лет руководил Михаил Давидович.
Облик Шаргородского сформировался у меня после того, как я послушал его выступления на юридических конференциях, дискуссиях по правовым проблемам на факультетском и кафедральном уровне. Обратило на себя внимание все: насыщенность интересным материалом, стиль изложения, аргументация. Михаил Давидович принимал активное авторитетное участие в организуемых по его инициативе обсуждениях на факультете монографий видных ученых-юристов: запомнилось обсуждение монографий А. Н. Трайнина «Состав преступления» и Б. С. Никифорова и философа Злобина об умысле.
Конечно сохранилось в памяти блестящее, смелое, убедительное, аргументированное выступление Михаила Давидовича на Всесоюзной конференции в Ленинграде в мае 1963 года по вопросам уголовного права, получившее резкую и необоснованную оценку со стороны высших идеологических инстанций, повлекшее для М. Д. строгое партийное взыскание и освобождение с занимаемых постов заведующего кафедрой и главного редактора журнала «Правоведение». Мне пришлось слышать не вызывающую сомнения в ее правдивости информацию о поведении Михаила Давидовича на заседании в ЦК. Он не впал в плаксивое покаяние, а пытался приводить разумные аргументы и даже упрекнул одного из выступающих в неубедительности его доводов.