Итак, что стоит за понятием «социально-правовое мышление»?
Этот вопрос возникает обязательно, но полнота ответа на него зависит от того, что мы, собственно говоря, хотим сделать с получаемой информацией, от того, что мы хотим узнать с ее помощью. Мышление – сложнейший феномен. Его познание представляет неимоверные трудности для человека. В стремлении преодолеть их нередко прибегают к раздельному описанию мышления с позиций той или иной науки. Философская трактовка социально-правового мышления позволяет, в частности, описать соотношение субъекта и объекта с позиций познаваемости социальной действительности, поставить вопрос об истинности получаемых знаний, оценить методы познания, к примеру роль формальной и диалектической логики. Характеризуя социально-правовое мышление, можно развить и иной подход, определив его как психологический или социально-психологический. С его позиций вполне уместно рассуждать о видах социально-правового мышления; аналитическом и интуитивном, развернутом и свернутом, продуктивном и репродуктивном; о закономерностях индивидуального, группового, национального, общесоциального мышления. Используя социологический подход, в свою очередь, можно описать социально-правовое мышление как взаимодействие и борьбу групповых, ведомственных и иных интересов, как результат действия объективных и субъективных социальных факторов.
Каждый из этих подходов необходим и полезен. В меру возможности они и применяются правоведами как жизненно важные.[4] Приведем несколько примеров. Остро, как известно, стоит вопрос об истинности мышления юриста, который по своей обязанности доказывает виновность или невиновность того или иного лица. Кажется очевидным, что всякое утверждение следователя и суда должно быть истинным. Однако некоторые ученые-юристы полагают, что правовая оценка фактов на основании уголовного закона, т. е. то, что называется квалификацией преступлений, не может рассматриваться как истина, поскольку она зависит от отношения судей к рассматриваемому деянию.[5] Возражая такой позиции, советские правоведы академик В. Н. Кудрявцев, А. И. Трусов справедливо пишут, что, если бы понятие объективной истины не распространялось на квалификацию, каждый судья смог бы мерить на свой аршин и его выводы нельзя было бы ни проверить, ни исправить.[6] К сожалению, нередки случаи, когда это именно так и было.
Далее, обычно на практике возникает много объективных и субъективных осложнений для юриста, стремящегося обеспечить истинность и мышления, и его результатов, т. е. сделать правильные выводы о связи между доказательствами, оценить их значение, выявить ложность той или иной информации, понять, почему иные свидетели заведомо лгут, а обвиняемые оговаривают себя.
И здесь необходимым оказывается психологический подход к социально-правовому (юридическому) мышлению. С его позиций специалисты стремятся выяснить природу ошибок при принятии решений, влияние на них особенностей восприятия информации, степени устойчивости следователя к незаконному давлению и другие факторы.
Наконец, возьмем более общий вопрос. В Уголовном кодексе РСФСР можно проследить, как наличие колец на срезе дерева, изменения, внесенные в различные статьи через краткие промежутки времени. Человеку, редко сталкивающемуся с уголовным законом, быть может, это покажется странным. Но, скажем, понятие тяжкого преступления, введенное в закон в 1972 г., изменялось в 1973, 1974, 1982 и 1984 гг.[7] Можно назвать это поиском. Но в данном случае меняются не взгляды ученого, а меняется положение людей, которые оказываются то виновными, то не виновными, то опять виновными.
По меньшей мере частично причины такого положения можно выявить, обратившись к логике внесения изменений, к социально-правовому мышлению, анализируя его с разных позиций: суверенности, истинности мышления, способности адекватно отражать социальную действительность, характера интересов тех ведомств, которые имеют наибольшее влияние на законодателя; закономерностей и состояния самого мышления, его засоренности информацией, далекой от реальной жизни; оценки социальной активности личности, решающей мыслительные задачи.
Совершенно прав ленинградский ученый Л. С. Явич, который, характеризуя состояние высшего юридического образования (а оно дает подготовку к профессиональному социально-правовому мышлению), написал: «Главный недостаток – в неудовлетворительном обеспечении правовой культуры тех, кто получает высшее юридическое образование, в их чиновничьем мышлении и безынициативности, а то и беспринципности».[8]
5
См.:
7
Статья 71 «Понятие тяжкого преступления» УК РСФСР, введенная Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 23 июня 1972 г., во второй части перечисляет умышленные деяния, представляющие повышенную общественную опасность: особо опасные государственные преступления, бандитизм и т. д. Этот список то расширялся, то сужался (см.: Ведомости Верхов. Совета РСФСР. 1972. М 26. Ст. 662; 1973. М 16. Ст. 35, 2; 1974. М 29. Ст. 782; 1982. М 49. Ст. 1821; 1984. М 5. Ст. 168). К лицам, осужденным за некоторые тяжкие преступления, не применяется условное осуждение к лишению свободы с обязательным привлечением к труду, условно-досрочное освобождение от наказания и замена наказания более мягким, как правило не применяется амнистия и т. д. (Здесь и далее примеч. автора.)