Время написания — начало 1341 года. Эта дата вытекает из заглавия письма, указывающего на собор, состоявшийся в июне–августе 1341 года, и из упоминания об этом письме в докладной записке, поданной впоследствии Акиндином патриарху Иоанну Калеке, частично изданной Ф. Успенским («Синодик в неделю Православия», Одесса, 1893, стр. 87–88, рус. пер. «Очерки по истории византийской образованности» СПб. 1892, стр. 327–331). Это письмо является третьим по счету сохранившимся письмом Паламы к Акиндину, с которым у него первоначально были самые дружественные отношения.
Содержание. — В историческом отношении интересно указание на составление Святогорского Томоса самим Паламой, а не его учеником Филофеем Коккином, как думают некоторые историки.
В богословском отношении особенно важно, что подлинный текст письма опровергает обвинение возводимое на Паламу его противниками, ссылающимися именно на это письмо и неправильно его цитирующими, будто бы он в своем учении о божественных «действиях» или «энергиях» употреблял выражения как «божества» (в мн. ч.) или «вышележащее Божество», противополагая его «нисходящему Божеству»: св. Григорий никогда не употреблял слово «Божество» во множественном числе и противополагал только «вышележащую Сущность» — «нисходящим действиям», прилагая и к тому и к другому наименование «Божество», так как Бог — один. В этом он точно следует общепринятой тогда терминологии псевдо–Дионисия (см. § 10). Для перевода греческого слова energeia мы сохраняем термин «энергия», за исключением тех мест (напр. § 2), когда осмысление русского текста выигрывает от употребления русского слова «действие».
Очень интересно также отожествление св. Григорием «божественных действий» с «божественной Жизнью» (§ 12). В этом, несомненно, лежит ключ к пониманию паламитского богословия, что явствует между прочим из сопоставления текста письма с написанными ранее и еще неизданными его книгами «в защиту священнобезмолвствующих» — его основного богословского труда, где эта мысль подробно развита в связи с учением о Боговоплощении. Только в этом свете и следует понимать другие, несколько схоластические, рассуждения св. Григория, основанные на терминологии Ареопагита.
И. Мейендорф.
1. То, что зломудрствующий Варлаам говорит, будто мы двубожники непосредственно доказывает наше благочестие и его злочестие. Ибо и великий Василий был обвинен в тритеизме хулителями Сына и Святого Дyxa [1]. Не великое ли это доказательство твердости богословия великого мужа, что он говорит о Едином Боге как о троичном по Ипостасям? И какое может быть большее свидетельство злословия тех, кто по этой причине говорили, что он требожник? А Григория Богослова споспешники Аполлинария и каменовали, и на суд повлекли [2], обвиняя его в двубожии, потому что он мыслил Слово — Богочеловека, совершенным в обеих природах. Максиму же, мудрому в божественном, сторонники Сергия и Пирра не преминули отрезать и руку и язык [3], возводя на него обвинение в двубожии и многобожии, потому что он проповедовал во Христе две воли и два действия, — тварные и нетварные, соответственно природам; ибо согласно его учению не только божественная природа нетварна, но и божественная воля и все природные энергии божественного естества, которые не суть природы, но богоприличные движения, как он это часто утверждает в своих произведениях. Это же клевещут теперь и на нас.
Но если, как я сказал, это обвинение хорошо показывает твердость богословия святых (мужей), то мы в нём находим не менее ясное доказательство злославия тех, кто обвиняли их в многобожии. Это же касается и нас, когда мы говорим тем, которые теперь неосновательно разделяют единое Божество на тварное и нетварное, говорят, что только божественная сущность является нетварным Божеством, и что все нетварное совершенно не отличается от божественной сущности, а всякая сила и энергия отличающиеся в чем–либо от Неё — тварны, когда этим людям мы говорим, что нетварен единый по сущности и множественный в энергии Бог, так как Он всесилен. Ибо, как говорит божественный Максим [4], Бог «умножается» в своем произволении о каждом существе, чтобы привести его к бытию; будучи множественным в промыслительных выступлениях, Он пребывает совершенно непознаваемым в Своей сущности, но познаваемым в этих выступлениях, т. е. в Своей благости, премудрости, силе, божественности или величестве и просто во всем, что «окрест Eгo сущности», как дословно говорит и Златоустый отец [5].