Посему, кто причисляет к массалианам людей, именующих эту боготворящую благодать Божию несозданной, нерожденной к ипостасной, и называет их двоебожниками, тот, кто бы он ни был, да ведает, что он противится Божиим святым и если не раскается, извергнет сам себя из удела спасаемых, отпадая сам от Единого и Единственного по природе Бога святых. А тот, кто, имея веру и послушание, согласен со святыми и не измышляет оправдания грехам, по неведению не отклоняет того, о чем говорится явно, но не ведает того способа, каким совершается таинство, таковой пусть не небрежет со тщанием учиться у знающих. Он узнает, что ни догмат, охраняющий нас, ни таинство всецело боголепное ни в чем не отступают от божественных слов и действий, в вещах самых важных, без которых ничто вообще не могло бы существовать.
Тот, кто заявляет, что без боготворящей благодати Духа совершается полное единение с Богом посредством одного только подражания и сношения, как у людей единонравных и любящих друг друга, и что боготворящая благодать Бога — это состояние разумной природы, возникающее при простом подражании, а не сверхъестественное неизреченное озарение и не Божественная энергия, незримо зримая достойными и немыслимо мыслимая, пусть знает он, что, не ведая того, подпал обману массалиан. Ведь если обожение будет осуществляться в силу естественной способности и охватывается пределами, какие ставит природа, то Бог тогда будет делать людей обоженными естественно, по неизбежной необходимости. Таковой да не тщится навязывать свое шатание тем, кто стоит твердо, да не порочит тех, у кого вера непорочна, отложив высокоумие, да учится у опытных или у тех, кто научен ими тому, что благодать обожения совершенно необъемлема ничем, ибо не имеет свойства, способного вмещаться в природе, иначе это уже не благодать, а проявление действия естественной силы. И происходящее перестанет быть чем–то необыкновенным, если обожение могло бы совершаться в силу способности вмещать обожение. Естественным делом природы, а не Божиим даром было бы тогда обожение. Тогда человек и по природе мог бы стать Богом и прозываться таковым по праву. Ведь свойство, присущее от природы каждому существу, есть не что иное, как постоянное движение природы к деятельности. Каким же образом обожение ставит обиженного человека вне его самого, если и само оно ограничено пределами природы, — вот этого я понять не могу. Значит, благодать обожения стоит выше природы, добродетели и знания и, по свидетельству св. Максима, все подобное бесконечно ниже ее. Всякая добродетель и посильное нам подражание Богу делают стяжавшего их пригодным для божественного единения, само же неизреченное единение совершается благодатью. Благодаря ей всецелый Бог пребывает близ тех, кто всецело достоин, а вблизи всецелого Бога всецело пребывают всецелые святые, взамен самих себя получающие всецелого Бога, как бы в награду за восхождение к Нему приобретшие Его Одного, Бога, и Он по образу души, сросшейся с телом, удостоил их, как Своих членов, быть в Нем.
Объявляющий массалианами тех, по чьим словам ум имеет седалище в сердце или в мозге, да ведает, что не изучал он прилежно святых, ибо великий Афанасий помещает разумную часть души в мозге, а Макарий, ничем не уступающий ему в величии, деятельность ума помещает в сердце, и с ними согласны почти все святые. И святым этим не противоречит божественный Григорий Нисский, когда говорит, что ум как бестелесный и не внутри тела пребывает и не вне его. Об уме внутри тела они говорят как о соприкасающемся с телом и, высказывая это иным образом, они нимало не разнствуют с ним. Так и тому, кто говорит, что Божество как бестелесное не пребывает ни в каком месте, не противоречит тот, кто говорит, что Слово Божие пребывало внутри девственной и непорочной утробы, разумея, что там Оно по неизреченному человеколюбию, непостижимо для разума, соприкасалось с нашим смешением.
Кто говорит, что свет, озаривший учеников на Фаворе, — это явление и знамение, наподобие тех, что возникают и исчезают, а не обладает полнотой бытия и не превосходит всякое умозрение, но ниже умозрения по своему действию, тот явно не согласен с мнением святых, ибо они называют его в своих песнопениях и писаниях светом неизреченным, нетварным, вечным, вневременным, неприступным, неизмеримым, беспредельным, безграничным, невидимым для ангелов и человеков, первообразной и неизменной красотой, славой Бога, славой Христа, славой Духа, лучом Божества и тому подобными именами. Плоть, говорят они, прославляется вместе с тем, что она восприняла, и слава Божества становится славой тела, но в видимом теле слава была невидима для не могущих вместить то, что даже взору ангелов недоступно. Преображается не то, чего Он не принимал на Себя, и не то, во что Он не изменялся, а то, что Он делал явным для Своих учеников, отверзая их очи, из слепых делая зрячими. Оставаясь тождественным Самому Себе, Он теперь являлся взору учеников таким, каким был до того, ибо Он есть Свет истинный, красота славы и воссиял, как солнце; тускло это подобие, но невозможно в тварном дать безупречное подобие нетварному.