Магометане скрежетали зубами, и судья едва удержал их от насилий. «Сжечь его, – кричали они, – он обругал Магомета, султана и всех правоверных». Судья, обратясь к Георгию, сказал: «оправдывайся; слышишь, в чем обвиняют тебя». Исповедник отвечал, что «Не хулил он создания Божиего, а только показывал истину, чего должны ждать себе люди, подобные язычникам; за истину готов умереть». «Хула ли это?» – спросил судья предстоящих. «Мы слышали хулы его прежде, – отвечали они. – Если отпустишь его, будем жаловаться султану». Судья, обратясь к народу, сказал: «Грех будет на душах ваших; делайте, что хотите». Рассвирепевшие бросились на исповедника и одни плевали на него с ругательствами, другие били и толкали. Глашатай прокричал: «Правоверные! Несите дрова, чтобы сжечь хулившего закон наш».
Когда шел мученик мимо церкви Святой Софии, священник Петр подошел и сказал ему: «Недолго терпеть, Георгий; потерпи». Георгий отвечал: «Помолись, отче, чтобы укрепил меня Господь». Сторожа прогнали священника. Так как у священника был один человек, который хотя носил турецкую одежду, но любил христианскую веру и только по страху не исповедовал ее, то священник поручил этому человеку следовать за исповедником и замечать все, что будет происходить. В то же время священник просил иереев и всех христиан молиться за исповедника Христова, и все молились: «Укрепи его, Господи!»
На площади сложен был большой костер. Еще раз ласками и угрозами заставляли Георгия отречься от Христа. «Я уже не раз заявлял, что не отрекусь от моей веры», отвечал исповедник. Его раздели и оставили в одной рубашке. Зажгли костер и толкнули в костер. Когда взволды- ряло тело, вытащили его и говорили: «Каково? Не жарко ли?» «Ей, не чувствую, – отвечал святой. – Для вас же, несчастных, готов огонь вечный». С гневом и бранью бросили его опять в костер. Лицо его обращено было к востоку. Когда обгорели веревки, связывавшие руки его, он оградил себя крестным знамением и громко сказал: «Господи Иисусе Христе! В руки Твои предаю дух мой». Один из предстоявших, схватив обрубок, ударил им мученика по голове, и он испустил дух. Вслед за тем, при ясном солнце, явилась на небе туча и пролился дождь. Христиане прославили Бога и просили начальство отдать им тело мученика. «Не надейтесь, – закричали турки, – все сожжем и развеем прах». Злобные набросали в костер животных, чтобы нельзя было распознать обгорелых остатков. Но все сгорело, кроме тела мученика. «Священник надеется достать тело, – говорили фанатики, – но сожжем его до завтра; если не так, бросим его в овраг нечистот». Христиане сочли за лучшее разойтись. Ночью тайно один взял тело мученика в дом свой, откуда перенесено оно в соборный храм святого Георгия. Священник Петр, явясь к судье, объявил: «Рано утром пришел я в церковь и нашел там тело Георгия: позволено ли будет предать его погребению?» Судья сознался: «Георгий – святой: те, которые стерегли его, говорили, что сколько ни подбрасывали они дров, тело не горело». И дал разрешение похоронить усопшего. Святой мученик пострадал 1515 года февраля 11-го дня, в неделю мясопустную, на третьем году султана Селима, при митрополите Панкратии[292].
Мученик был 18 лет, ростом высокий и тонкий, брови высокие и густые, нос изогнутый книзу, пальцы тонкие и длинные; нравом смирный и простой, – всех предварял он поклоном и всякого называл господином; никогда не смеялся попусту и праздное слово не выходило из уст его; не хвалился ничем и не завидовал никому.
Таков новый мученик Христов[293].
День двенадцатый. Память преподобной Марины Подвижницы
В Вифинии жил благочестивый человек Евгений[294]. Похоронив жену свою, он решился оставить мир. У него была маленькая дочка и значительное имение. То и другое поручил он надзору верного друга. Поселившись в обители, стоявшей в 32 милях от города Александрии, он выполнял здесь послушание с любовью, и настоятель любил его более, чем других, как верного и усердного раба Божиего. Спустя некоторое время любовь отца привела на мысль его дочь, и он стал печалиться. Настоятель, заметив скорбь его, спросил его: о чем он печалится? «У меня осталось юное дитя в доме», – отвечал отец. «Что же? Возьми его сюда с собою», – сказал настоятель, не знавший и не дознавшийся, что это дочь, а не сын. Евгений явился в дом. Девочка, после восторгов радости о свидании с отцом, объявила, что и она не желает оставаться в мире, но не хочет расставаться и с отцом. «Что ж делать нам? – говорил отец. – Девочке не позволят жить в мужском монастыре». Она отвечает, что «острижет волосы свои и оденется в одежду послушника и так будет трудиться в монастыре». Отец и дочь раздали имение свое нищим; дочь преобразилась в смиренного послушника Марина, и они были приняты в обитель. Отец обучил дочь читать псалмы. Марин был усердным послушником. Когда дочери было 14 лет, отец, заботливый о ее спасении, сказал: «Смотри, дочь моя; жить тебе между иноками то же, что близ огня; береги себя». Дочь произнесла твердый обет пред отцом и Господом – беречь чистоту души и тела. Отец взял с дочери слово и в том, что для себя и других до самого гроба не даст она знать ничем и никому о своем поле. В обители все думали, что живет с ними евнух Марин. Дочери было 17 лет, когда умер отец. Послушливость и любовь к трудам, особенно по храму, были в иноке Марине таковы, что в обители смотрели на Марина с уважением.
292
Об умерщвлении нескольких иноков мон. Эсфигмена и Дионисиата фанатиками турками в 1534 и 1535 гг. см.:
293
Служба св. Георгию новому мученику на 26-е мая, на день перенесения мощей, – у Царского № 563
294
О жизни св. Марины древнее известие in Vitis Patrum. Метафрастово описание жизни ее (в Четьях-Минеях февраля 12-го) очень немногим дополняет сведения древнего сказания, – но по местам отступает от него, то сокращает, то разбавляет словами древнюю простоту. В сборном Патерике (знам. м. гл. 7) сокращено древнее известие, и Евгений назван братом Марины по плоти – ошибочно. У Вершинского (стр. 24) местом подвига несправедливо показывается Вифинский монастырь: отец и дочь родились в Вифинии, но подвизались в Египте. У Румянцева (см.: