По правде говоря, она бы до сих пор встречалась с ним… а боль от разлуки ранила так же сильно, как и вина.
И все это было до того, как он попал в плен к Братству.
Она знала, где они удерживали Кора, потому что собственными глазами видела его раненое тело в той пещере… знала, что Братья планируют сделать с ним, как только он очнется.
Если бы только она могла спасти его. Он никогда не проявлял к ней жестокости, не причинял ей вреда… никогда не приставал к ней в сексуальном плане, несмотря на свой голод. Он был добр и терпелив… по крайней мере, до их разрыва.
Однако он пытался убить Рофа. А подобная измена каралась смертной казнью…
— Лейла?
Резко обернувшись, она споткнулась и полетела на бок… едва успев ухватиться за ствол клёна. В руке вспыхнула боль, и Лейла затрясла ею.
— Куин! — выдохнула она.
Отец ее малышей шагнул вперед.
— Ты не поранилась?
Выругавшись, она вытерла царапины, смахнула грязь с руки. Дражайшая Дева-Летописеца, как же больно.
— Нет, нет, я в порядке.
— Держи. — Он достал что-то из кармана кожаной куртки. — Давай посмотрю.
Она задрожала, когда Куин осмотрел ее руку и обмотал черной косынкой рану.
— Думаю, ты будешь жить.
Разве? — подумала она. — Сомневаюсь в этом.
— Ты здесь продрогнешь от холода.
— Да?
Сняв куртку, Куин накинул ее на плечи Лейлы, и она мгновенно утонула в ее тепле.
— Давай вернемся в особняк. Ты дрожишь…
— Я так больше не могу, — выпалила она. — Не могу так больше.
— Я знаю. — Она удивленно отпрянула, и Куин покачал головой. — Я знаю, что не так. Давай поговорим дома? Все будет хорошо, обещаю.
Мгновение она не могла дышать. Откуда он узнал? Почему не злится на нее?
— Как ты… — Слезы покатились из глаз, эмоции взяли верх. — Мне жаль. Мне так жаль… так не должно было получиться…
Она не знала, он ли распахнул объятия, или же она сама вцепилась в его грудь, но Куин прижал ее к себе, укрывая от ветра.
— Все хорошо. — Он погладил ее спину рукой, успокаивая. — Нам просто нужно все проговорить. Мы можем сделать определенные шаги, чтобы решить проблему.
Она наклонила голову и окинула луг взглядом.
— Я чувствую себя ужасно.
— Почему? Это не зависит от тебя. Ты же не напрашивалась на это.
Она отстранилась.
— Клянусь, что нет. И я не хочу, чтобы ты думал, что я подвергла бы опасности Лирик или Рэмпэйджа…
— Ты шутишь? Серьезно, Лейла, ты же любишь малышей всем сердцем.
— Люблю. Клянусь. И я люблю тебя и Блэя, Короля, все Братство. Вы — моя семья, и другой у меня нет.
— Лейла, послушай меня. Ты не одна, слышишь? И, как я уже сказал, мы можем кое-что сделать…
— Правда? Честно?
— Да. На самом деле, я обсудил это заранее, до того как пришел сюда. Не думай, что я предаю тебя…
— О, Куин! Это я предательница! Виновата я одна…
— Прекрати. Ты не… мы разберемся со всем вместе. Все вместе.
Лейла накрыла лицо руками — голой и замотанной в косынку. А потом шумно выдохнула, казалось, впервые за долгое время, облегчение бальзамом накрыло ее душу, заменяя тяжкую ношу, что она несла на своих плечах.
— Я должна сказать это. — Она посмотрела на Куина. — Ты должен знать, что я измучила себя раскаянием и горем. Клянусь, я не хотела, чтобы так все вышло. Я в одиночестве мучилась от вины…
— Вины не должно быть. — Он провел пальцами под ее глазами, стирая слезы. — Ты должна отпустить вину, потому что невозможно повлиять на свои чувства.
— Невозможно, я правда не в силах… и Кор не злой, он не такой плохой, как вы думаете. Клянусь. Я видела от него лишь заботу и доброту, и я знаю, что он не причинит вреда Рофу. Я просто знаю это…
— Что? — Куин нахмурился, качая головой. — О чем ты говоришь?
— Прошу, не убивайте его. Ты же сказал, можно решить все иначе. Может, вы отпустите его и…
Куин не столько отступил назад, сколько оттолкнул ее от себя. И, казалось, он лишился дара речи.
— Лейла, — медленно произнес он. — Я ослышался… ты могла бы…
Воспользовавшись шансом объясниться, она торопливо заговорила:
— Он не причинил мне вреда. Все те ночи, что я отправлялась к нему, он ни разу не тронул меня. Он снял коттедж, чтобы мы были в безопасности, и кроме нас двоих там никого не было. Я не встречала Ублюдков…
Она замолкла, когда смятение на его лице сменилось… ледяной отстраненностью, благодаря которой он казался абсолютно чужим человеком.