– Возможно, я найду способ сообщить ей, – сказал Рауль.
Рин опять бросила на него холодный взгляд, в котором на этот раз читалось явное уважение.
– Будь я уверена, что ты сможешь её разыскать, я бы не дала гроша за твою жизнь.
– Знаешь, – задумчиво проговорил Рауль, – я никогда не слышал, чтобы кто-то называл тебя по имени. То есть я хотел узнать твоё имя.
Она моргнула, а потом медленно произнесла:
– Джоан Рин. Джоан. Но это не значит, что ты можешь называть меня так.
– Да, конечно, – кивнул он. – Джоан Рин. Такое обычное бостонское имя, имя простой женщины. – И он вдруг подумал о ней как о человеке, а не как о чудовище. – Скажи, а ты хотела, чтобы Ханна Редферн сделала тебя вампиршей?
Ни разу в жизни Рауль не задавал подобного вопроса ни одной вампирше.
После длительной паузы Рин произнесла бесстрастным голосом:
– По правде говоря, я хотела её за это убить.
– Ясно, – сказал Рауль.
<<Я бы тоже хотел того же>>, – подумал он.
Ему надо было промолчать, только он не мог сдержаться:
– Но почему она это сделала? Почему она выбрала именно тебя?
Вновь пауза.
Рауль подумал, что Рин не станет отвечать на этот вопрос, но она неожиданно заговорила:
– Я… я хотела выйти замуж за одного из её сыновей. Его звали Доун.
– Ты хотела выйти замуж за вампира?
– Но я не знала, что он вампир! – в возбуждении воскликнула Рин. – Ханна Редферн была уважаемой жительницей Чарльзтауна. Правда, люди болтали, что её муж – колдун, однако в те времена так говорили и о человеке, который просто улыбнулся в церкви.
– Выходит, она просто жила в городе и никто ни о чём не подозревал?
– Большинство горожан её уважали. – Губы Рин искривились в недоброй улыбке. – Даже моя мать её уважала, а она была свещенослужительницей.
Рауль слушал Джоан как зачарованный.
– И тебе надо было стать вампиршей, чтобы выйти замуж за Доуна?
– Я так за него и не вышла, – равнодушно ответила Рин. Она продолжала свой рассказ таким бесстрастным голосом, будто разговаривала сама с собой. – Ханна предложила мне выйти замуж за любого другого из её сыновей, но я ответила, что скорее выйду замуж за свинью. Гарон, старший, был так же привлекателен, как жердь из забора. А Луи, средний, – олицетворение зла. Я видела это по его глазам. Я мечтала лишь о Доуне.
– И ты сказала об этом ей?
– Да. В конце концов она согласилась, а затем поведала мне их семейную тайну. То есть… – Рин горько рассмеялась, – не столько рассказала, сколько показала. Когда я пришла в себя, то оказалась превращённой в вампиршу. Ощущения были те ещё.
Рауль слушал, непроизвольно раскрыв рот.
Он попытался себе вообразить тот ужас, который пережила Рин.
Наконец он сказал:
– С этим не поспоришь.
Некоторое время оба молчали. Рауль не мог понять собственных чувств. Вместо отвращения и ненависти он испытывал жалость с сочувствием.
– А что произошло с Доуном?
Рин напряглась.
– Он умер, – коротко ответила она, давая понять, что время откровений прошло.
– Как умер?
– Не твоё дело!
– Расскажи… Знаешь, Джоан Рин, имеются вещи, которые не следует таить в себе. Если ты поделишься…
– Мне не нужен психоаналитик, – грубо оборвала его она.
Рин вдруг охватил гнев, и тёмное пламя в её глазах должно было испугать Рауля. Теперь она выглядела такой же дикой и необузданной, как другие вампирши. Однако он не испугался. Рауль был на удивление спокоен, будто при выполнении дыхательных упражнений.
– Послушай, Рин…
– Думаю, тебе лучше убить меня прямо сейчас, – сказала она. – Если только ты не шибко напуган или не шибко глуп. Ведь эти наручники не смогут долго сдерживать меня. А когда я освобожусь, то направлю этот кол против тебя.
Рауль взглянул на наручники. Они были почти сняты. Конечно, дерево было неподвластно вампирше, но только не металлические скобы, которые скрепляли деревянные части.
Ещё немного – и её руки будут свободны. Она была очень сильна, даже для вампирши. И вдруг ему в голову пришла странная идея.
– Знаешь, – сказал он, – продолжай их расшатывать. Тогда я смогу объяснить, как ты освободилась.
– Ты о чём?
Рауль достал нож и перерезал верёвки, стягивающие её ноги.
– Я отпускаю тебя, Джоан Рин.
Она замерла.
– Ты чокнулся! – воскликнула она.
– Возможно…
– Если ты думаешь, – продолжала она, пытаясь окончательно освободить руки, – что я испытываю жалость к людям, потому что сама когда-то была человеком, то заблуждаешься. Я презираю людей больше, чем Редфернов.