Я должен чувствовать страх или хотя бы настороженность, но чувствую лишь нетерпение, болезненное, точно открытая рана.
Дорога обрывается, уходя в травы так, словно её никогда и не было. Я спешиваюсь и оставляю коня здесь, не привязывая. Это верное и умное животное, он не убежит без причины, а если я не вернусь, он будет свободен. Он вернётся домой, и это скажет моим людям, что я остался в её землях навечно. Отчего-то эта мысль кажется почти приятной. Может, от того, что я одурманен свежестью недавно прошедшего дождя и едва ощутимым запахом цветущего вереска, что ветер доносит с полей. Может, так пахнет везде в её землях. Может, это её собственный запах.
Я понимаю, что не зря не взял с собой своих людей. Я оставил большинство из них взволнованными и раздосадованными, но некоторые, я знаю, были рады такому решению. Ведь они боятся её, как боятся входить в лес, у которого нет ни конца ни края.
Хорошо, что я не взял их с собой. Даже десяток мечей не смогли бы защитить меня от её гнева. Зато за топотом десятков ног я бы не услышал её шагов, ступающих за мной след в след. Она идёт, мягко касаясь земли босыми ногами, и там где она ступила, начинают расти цветы.
Деревья становятся реже, но толще и выше. Их кроны сплетаются ветками, и небо над головой делается похожим на витражные окна в её храмах. Зелёные и синие стёклышки складываются в рисунок, на котором можно увидеть её силуэт.
Я иду уже так долго, что тысячи людских жизней успели протечь сквозь меня, как река. Я зашёл уже так далеко, что иди я не по лесу, а вокруг, обошёл бы его бессчётное множество раз. Но когда я вернусь — если она мне позволит — я увижу, что конь мой ещё даже не успел отдохнуть с дороги. Ведь в этом лесу и пространство, и время — всё принадлежит ей.
Её дом стоит посреди широкой, поросшей вереском поляны. Он увит плющом, как иные дома увиты орнаментом и мозаиками. Я иду по узенькой тропке сквозь нежно-пурпурный дым. Она там, она ждёт меня по другую сторону двери.
Я почти вижу её. Почти вижу, как волосы спадают до самой земли и укрывают её, точно травы, как её глаза, чистые, словно горные озёра, смотрят на меня внимательно, но не грозно. Я видел её лицо десятки десятков раз на фресках и витражах, на рисунках и гобеленах. Но все они врут, откуда-то я знаю об этом. Они врут, потому что не могут отражать истину. Они врут, потому что её образ невозможно ни отразить, ни выразить.
Перед ней я — ничто. Я тот, кто разрушает, она та, кто создаёт. Я воин и убийца, она — маг и целитель. Я человек короля, человек этой бесконечной войны, она — вовсе не человек. И всё же я стучу в её дверь немеющими пальцами и так уверенно, будто имею на это право, произношу как молитву:
— Прошу, открой. Я говорю с тобой именем короля.
***
— Господин маг?
Я вздрогнул, вырванный из своих мыслей. Вокруг меня больше не было ни леса, ни верескового поля. На смену им пришла замковая кухня с её обычной суматохой и теми запахами, от которых мгновенно разыгрывался аппетит, даже если ты только что поел.
— Господин маг, — снова позвала меня одна из горничных, — с вами всё в порядке?
— Да, вполне, — я беззаботно улыбнулся, — просто задумался немного.
Светлые глаза Лейси встретились с моими. Она всё ещё держала на руках роскатта, гладила и чесала между рогов, но всё её внимание было приковано ко мне. Что ж, прости, Рейн, кажется, я только что отбил у тебя девушку.
— А о чём вы думали? — всё-таки для горничной Лейси иногда была слишком любопытной. — Только не думайте, что я всегда такая надоедливая. Просто мне всю жизнь было так интересно, о чём думают маги, а спросить-то особо не у кого. Да и вы в последнее время часто так вот о чём-то задумываетесь… но если не хотите, не говорите, конечно!
Её искренность и простота меня тронули. Быть может, потому, что мне самому всегда было интересно, о чём думают маги.
К тому же, нельзя было сказать, что Лейси не права. В последнее время я действительно часто стал вот так вот выпадать из реальности, словно проваливаясь вглубь сознания, уже даже не знаю, своего или чужого. Всё чаще и чаще мне снились странные сны. Большую часть из них я не запоминал вовсе, они исчезали из памяти, стоило мне проснуться, оставляя после себя странную тяжесть на сердце. Некоторые я помнил отрывками. Как сегодняшний. Образы, фразы, голоса, запахи, звуки — всё слишком реальное, слишком живое для сна. С момента пробуждения и до сих пор меня преследовал тонкий, едва уловимый запах вереска. Неужели его доносило сюда с полей? Или у меня всё-таки галлюцинации?
И каждый раз, уловив этот запах, я мысленно возвращался в тот сон, размытый, нечёткий. Если я пытался вглядеться в ускользающие образы, у меня начинала нестерпимо болеть голова. Тогда я тут же бросал это гиблое дело. Головная боль проходила почти мгновенно, но на душе всё равно оставалось тянущее чувство бесконечной тоски, так словно я был безнадёжно и безответно влюблён.
— Я пытался вспомнить, что мне снилось, — честно ответил я.
— Да? — удивилась Лейси так, словно я открыл ей великую тайну. — И что же снится магам?
— О, жуткие вещи, — я округлил глаза, словно собирался поведать о чём-то действительно пугающем, — тёмные леса и вересковые пустоши, безлюдные дороги и забытые пастбища, ну и ещё что-нибудь, нагоняющее печаль, тоску и меланхолию.
— Звучит скорее красиво, чем жутко, — рассмеялась Лейси и, перехватив роскатта поудобнее, подняла его на вытянутых руках, словно собиралась им полюбоваться. Рейн несколько раз безнадёжно махнул задними лапами в воздухе. Висеть, как тряпка на бельевой верёвке, ему явно не нравилось.
— А не засиделась ли ты, Лейси? — окликнула её одна из поварих, как раз занимавшаяся приготовлением провизии для нашего с Фреей скорого путешествия. — Только отвлекаешь господина мага глупыми разговорами.
— Ничего не засиделась, — фыркнула Лейси, вздёрнув подбородок и почти капризно надув губки, — леди проснётся в лучшем случае ещё только через час. И вообще, ничего мои разговоры не глупые!
— К тому же меня иногда очень полезно отвлекать, — я обезоруживающе улыбнулся поварихе, и она, шутливо махнув на нас рукой, вернулась к готовке.
На самом деле, меня действительно было полезно «отвлекать». Потому что каждый раз, когда я оказывался предоставлен сам себе, неминуемо проваливался в свои мысли, а там… Ничего хорошего там не было, да и не могло быть.
Сейчас же, в этот промежуток между пробуждением и отъездом, я совершенно не знал, чем себя занять. Аин ухитрилась куда-то испариться, Анса я решил лишний раз не трогать, ведь он, скорее всего, спал, а как только я встретил Фрею, она тут же отправила меня на кухню за провизией, сама убежав по каким-то делам. В общем, меня все бросили. Оставаться одному мне было определённо нельзя, для собственного же блага.
Поэтому я сидел на кухне, где тепло, светло и пахнет пряностями, свежей выпечкой и жарящимся мясом, и болтал с Лейси, пока она тискала роскатта. Картина идиллическая настолько, что даже мои мрачные мысли бежали в страхе.
К тому же Лейси, хоть и была иногда любопытна почти до бестактности, в целом просто прелесть. Я познакомился с ней пару недель назад, в те несчастные времена, когда я ещё обессиленно ползал по замку и вечно терялся в коридорах. Она не раз указывала мне дорогу, а я в благодарность позволял расспрашивать себя обо всём подряд, впрочем, почти никогда не давая каких-то конкретных ответов. Насколько я знал, она горничная леди Стормланн, но прибыла в Рейнгардский замок раньше своей госпожи, чтобы подготовить всё к её приезду.
И, если подумать, Лейси могла умереть из-за этого. Опасная, однако, у горничных в этом мире работа. Интересно, ей за это премии не полагается?
— Я думаю, — наконец сказала Лейси после недолгого молчания, когда кухарка отошла от нас вглубь кухни, — этот сон от того, что вы о ком-то скучаете.
Она сказала это с такой уверенностью, что я и сам на пару мгновений поверил в это. А потом подумал: ну о ком мне скучать?
Так что в ответ я лишь неопределённо пожал плечами. Лейси это, видимо, удивило.