Избраное

Взгляд скользит бесцельно по травинкам,Мчит сквозь лес в далекие края.«Галя, Галя, милая Галинка,Звездочка весенняя моя!Значит, в час, когда, в толкучке стоя,Ждал тебя я, пасмурный и злой,Тихо дверь больничного покояГде-то затворялась за тобой…А сейчас ты ждешь меня, вздыхаешьИ уж вновь заботами полна(Нет, так можешь только ты одна),На сюрприз какой-то намекаешь.Что там: шляпа? Трубка? Эх, Галинка!Все сюрпризы мелочь. В них ли суть?!Да за взгляд твой, за одну слезинкуЯ весь мир готов перевернуть!Впрочем, стоп! Восторги эти прочь!Ведь и впрямь те слезы недалече…»Он вдруг вспомнил дождик, хату, ночь…Вспомнил Танин шепот, губы, плечи…«К черту ночь. Ночь позади осталась!Знаю. Пусть все это не пустяк.Но ведь и с другими так случалось?!Ах, да что мне – так или не так?!Вон глаза: они такие чистые!В них моря, сады и соловьи…Галка, Галка, волосы пушистыеИ ресницы черные твои…Ты слаба. Так этого ль стыдиться?Пишешь «подурнела» – ерунда!Раз мы вместе – все нам не беда.Вот вернусь, и съездим подлечиться.Трудно мне. Ведь я в глуши лесной.Ах, не то! Не в этом вся причина!Да, я виноват перед тобой!Но ведь ты простишь меня, Галина?Только что я? У нее беда,Я ж примчусь кудахтать, словно квочка:«Ах, ошибся…» Глупость! Ерунда!Ничего тут не было – и точка!»– Ну, геолог, что сидишь в печали? –Танин голос будто в сердце нож! –Отчего купаться не идешь?Письма, что ли, душу истерзали?Громов вспыхнул, встал и, помолчав,Произнес, не подымая взгляда:– Я не знаю, кто и в чем был прав,Только больше нам нельзя… Не надо…Вышло так… Нет, ты не думай, Таня,Что я трус… Что я не дорожу…Я не знал… Я не хотел заране,Погоди… Ты сядь. Я расскажу.С Галей плохо. – И пока, сбиваясь,Говорил он о своей беде,Танин взор скользил, не отрываясь,По кустам, по бревнам и воде…Вон пришла к реке купаться ива.Подошла, склонилась над водойИ струю прохладную пугливоТрогает зеленою рукой.Что у ивы, например, за боли?Веточку сломаешь – отрастет…Громов все рассказывал о школеИ о письмах Галиных на фронт.Руку взял – руки не отняла.– Таня, ты ведь добрая, я знаю…– Да, Андрей, ты прав… Я понимаю.Ну, довольно! – Встала и пошла.Обернулась. Посмотрела твердо.Нет, прощаясь, взгляд не упрекал,А, как встарь, насмешливо и гордоСловно бы два пальца подавал.Вряд ли Громов сам себе признался,Что, стремясь к Галине всей душой,Он тогда почти залюбовалсяГорделивой этой красотой.