Но в миг, когда раздался первый выстрелИ в воду рухнул «вражеский матрос»,Алешка вдруг задумчиво присвистнулИ, посмотрев направо, произнес:
– Гляди, Сережка, за соседним домом,Там, где забор… Да вон же, позади,Опять стоит тот дядька незнакомый.К тебе небось. Поди же, посмотри.
Через плечо приятельское глядя,Сергей сказал с суровым холодком:– То папа мой, а никакой не дядя,И я уж с ним давным-давно знаком.
Потом медаль потрогал на груди,Поправил на нос сползшую газетуИ звонко крикнул: – Папа, заходи!Иди, не бойся! Мамы дома нету!
Отец взглянул на сына, улыбнувшись,На миг, примерясь, посмотрел во двор,Потом, вдруг по-мальчишески пригнувшись,Одним прыжком преодолел забор.
И, сидя на скамейке возле сына,Он жадно гладил плечи малышаИ повторял: – Да ты совсем мужчина!Орел! Герой! Матросская душа!
Потом умолк. И, с тона разом сбившись,Притиснул к сердцу: – Ах ты, мой матрос! –«Матрос» же вдруг спросил, освободившись:– А ты принес?– Ну как же… вот… принес!
И развернул упрятанный в бумагуБольшой зеленый парусный фрегат.Он лихо мчался под пунцовым флагом.– Ну как, ты рад? – И сын ответил: – Рад!
Затем, спросив о мощи урагана,Сережка вдруг, смутившись, замолчал.И, проследив за взором мальчугана,Взглянув назад, Андрей поспешно встал.
Войдя, как видно, только что во двор,Стояла Галя, строгая, немая,Портфель тяжелый к боку прижимаяИ глядя прямо на него в упор.
И он, как школьник, разом растерявшись,Как будто что-то удержать спеша,В одно мгновенье, вдруг вперед подавшись,Схватил и крепко стиснул малыша.
Он, как птенца, прикрыл его собоюИ всей спиною чувствовал сейчас –Да, именно затылком и спиною! –Укор и холод темно-синих глаз.
Укор и холод… Острые, как жало.Но что оказать, когда она права?!На миг вдруг в горле странно защипало…Слова? Да нет! Нужны ли тут слова?!
Укор и холод… Нет, не в этом дело!Все было здесь и больше и сложней.Укор… Но разве так она смотрела?И разве это подымалось в ней?!
Сияло солнце, вешнее, большое,Бежал ручей во всю лихую прыть…А у скамьи стояли молча трое,Еще не зная, как им поступить.
Да, Галя, это трудная минута.Но стать иной, скажи, смогла бы ты?Ведь после стужи даже самой лютойЦветут же снова рощи и цветы!
Хоть, правда, после зимней непогодыНе все деревья расцветают вновь.Однако то не люди, а природа.Природе же неведома любовь!
Молчит Галина… Может быть, впервыеЗа много лет так трудно ей сейчас.И только слезы, светлые, большие,Бегут, бегут из потемневших глаз…
ПОЭМА О ПЕРВОЙ НЕЖНОСТИ
1
Когда мне имя твое назвали,Я даже подумал, что это шутка.Но вскоре мы все уже в классе знали,Что имя твое и впрямь – Незабудка.
Войдя в наш бурный, грохочущий класс,Ты даже застыла в дверях удивленно, –Такой я тебя и увидел в тот раз,Светлою, тоненькой и смущенной.
Была ль ты красивою? Я не знаю.Глаза – голубых цветов голубей…Теперь я, кажется, понимаюПричину фантазии мамы твоей.
О, время – далекий розовый дым, –Когда ты мечтаешь, дерзишь, смеешься!И что там по жилам течет твоим –Детство ли, юность? Не разберешься!
Ну много ль, пятнадцать-шестнадцать лет?Прилично и все же ужасно мало:У сердца уже комсомольский билет,А сердце взрослым еще не стало.
И нету бури еще в крови,А есть только жест напускной небрежности.И это не строки о первой любви,А это строки о первой нежности.
Мне вспоминаются снова и сноваЗаписки – голуби первых тревог.Сначала в них ничего «такого»,Просто рисунок, просто смешок.
На физике шарик летит от окошка,В записке – согнувшийся от тоскиКакой-то уродец на тонких ножках.И подпись: «Вот это ты у доски!»
Потом другие, коротких короче,Но глубже глубоких. И я не шучу!К примеру, такая: «Конфету хочешь?»«Спасибо. Не маленький. Не хочу!»
А вот и «те самые»… Рано иль поздно,Но гордость должна же плеснуть через край!«Ты хочешь дружить? Но подумай серьезно!»«Сто раз уже думал. Хочу. Давай!»
Ах, как все вдруг вспыхнуло, засверкало!Ты так хороша с прямотой своей!Ведь если б ты мне не написала,То я б не отважился, хоть убей!
Мальчишки намного девчат озорнее,Так почему ж они тут робки?Девчонки, наверно, чуть-чуть взрослееИ, может быть, капельку посмелее,Чем мы – герои и смельчаки.
И все же, наверно, гордился по праву я,Ведь лишь для меня, для меня зажженыТвои, по-польски чуть-чуть лукавые,Глаза редчайшей голубизны!
2
Был вечер. Большой новогодний вечер.В толпе не пройти! Никого не найти!Музыка, хохот, взрывы картечи,Серпантина и конфетти.
И мы кружились, как опьяненные,Всех жарче, всех радостней, всех быстрей!Глаза твои были почти зеленые –От елки, от смеха ли, от огней?