– Какао? – спрашивает Ба на языке мёртвых – она всё ещё под впечатлением от проводов.
– Да, пожалуйста. – Я киваю и принимаюсь убирать со стола посуду.
– Ты слышала, что рассказывала женщина-астроном? Про звезду, которую назвали в её честь? – улыбается Ба, переходя на наш привычный язык. – Сегодня я проводила звездочёта к звёздам!
Я силюсь вспомнить лица мертвецов и понять, кто это мог быть. Ничего не приходит в голову.
– Всё-таки язык мёртвых для меня сложноват.
– Но ты же поняла, когда я предложила тебе какао.
– Это совсем другое. – К щекам приливает кровь. – Какао – всего одно слово. Мертвецы слишком быстро говорят.
Ба передаёт мне кружку и усаживается в кресле возле огня.
– Что ты сегодня хочешь почитать?
Я снимаю с головы платок, устраиваюсь на подушке на полу и опираюсь на бабушкины колени. Она всегда читает мне перед тем, когда мы ляжем спать на рассвете.
– Лучше расскажи про моих родителей.
Ба гладит мои волосы.
– Какую историю ты хочешь послушать?
– Как они познакомились.
– Опять? – спрашивает она.
– Опять, – киваю я.
– Ну что ж. – Ба делает глоток какао. – Как ты помнишь, твои родители были Ягами и оба принадлежали к древним родам первых Яг Степей…
Джек осторожно прячет кусочек пряника в складку моей юбки, а я почёсываю перья у него на шее.
– Избушка твоей матери скакала со стороны Великих гор на востоке, а избушка твоего отца – со стороны Высоких пиков на западе. Нежданно-негаданно обе избушки резко повернули на юг и остановились на ночлег в окрестностях Тонущего города. Избушкам захотелось опустить ножки в воду.
– От бега курьи ножки горели огнём, – подсказываю я.
– От жара вода бурлила и пенилась в свете луны, – продолжает Ба. – Твоя мама выглянула из окна, и красота города так заворожила её, что она тихонько улизнула из дома, взяла гондолу и отправилась плавать по каналам в ночной тиши.
Я представляю, как лодка разрезает гладкое тёмное небо, отражённое в воде, как оно тихо бьётся о борт, когда мама гладит веслом воду, усыпанную звёздами.
– А совсем неподалёку, – Ба ритмично постукивает ногой по полу, – твой отец, тоже очарованный красотой города, танцевал на крыше своей избушки.
Я смеюсь:
– Он же ещё жил с родителями?
Ба кивает:
– Твоя мама вот уже несколько месяцев была Хранителем и жила в своей собственной избушке, а вот отец пока делил кров с родителями-Ягами.
– Он увидел мою маму и, чтобы рассмотреть её получше, наклонился… – Я жду, чтобы Ба закончила фразу.
Она наклоняется ко мне, как когда-то, наверно, наклонялся отец с крыши избушки.
– …поскользнулся и упал. – Бабушкины глаза расширились от наигранного испуга. – Он падал и падал… и наконец рухнул, но не в канал, а в гондолу твоей мамы. Её так сильно качнуло, что твоя мама свалилась в воду и закричала.
– Отец хотел нырнуть и спасти её, – спешу продолжить я. – Но снова поскользнулся, когда выпрыгивал из гондолы, ударился головой и без сознания свалился в воду.
Ба кладёт руку мне на плечо.
– И в конце концов твоей матери самой пришлось его спасать.
– Они полюбили друг друга, и появилась я, – с улыбкой говорю я.
– Ну, с тех пор прошло несколько лет… Но да, появилась ты. Ты стала для них целой вселенной, Маринка. Они тебя так любили.
Вздохнув, я ставлю пустую чашку на пол. Я обожаю эту историю, но не за освещённые луной каналы и не за танцы на крыше, не за комичное падение папы в воду и чудесное спасение, хотя всё это – приятные детали. Люблю я её вот почему: пускай мама-Яга и нарушила правила – сбежала из дома посреди ночи, украла гондолу, – ничего страшного не случилось. Мне нравится думать, что однажды нежданно-негаданно кто-то или что-то упадёт с небес и навсегда изменит и мою жизнь.
Бенджамин
Джек сидит на стене, его чёрно-серые перья колышет ветер. Он наблюдает за тем, как я пытаюсь вернуть на место выпавшую из ограды бедренную кость. Солнце уже стоит высоко в небе, но воздух пока не прогрелся. За минувшую ночь разрушилась только небольшая часть забора, но у меня так замёрзли руки, что починка занимает куда больше времени, чем обычно.
– Кар-р-р! – тревожно вскрикивает Джек прямо над моим ухом.