Так шел год за годом. И надо же было Марии Петровне вместо домработницы, не одевшись, спускаться по лестнице во двор, чтобы поточить ножи у точильщика. Тут смерть взмахнула косой. Три недели болезни — и все кончено! А ведь только 10 декабря она была у соседей по лестничной клетке в гостях, пела: "Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою…"
Часов в десять вечера, на петербургский манер, пили кофе. Мария Петровна, глядя куда-то мимо всех необыкновенно большими зелеными глазами, кое-что рассказывала из своей жизни. "Когда я была молодая, я была озорная, — говорила она, — еще в гимназии вертела начальством. А как пела!" Действительно, это была женщина с характером. Ладить с ней подчас было трудно.
Читать она любила или классиков, или авторов типа Дюма. Так, она с удовольствием читала Бенуа. Ей нравилось, когда герои романа из хорошей среды, а также описания балов и вечеров.
Надо прямо сказать, со смерти своего отца здоровье ее сильно ухудшилось.
В двадцатом году она возвратилась из Парижа, куда последовала девятнадцатилетней девушкой за любовником, близким Временному правительству человеком. Князя П., ее отца, бывшего действительного тайного советника, выслали из Петрограда в город Н. Мария Петровна поехала к нему, так как в Петрограде жить стало негде, и до двадцать четвертого года посвящала себя исключительно заботам о его здоровье и поискам средств к существованию. Недостаток этих средств и скука — вот два полюса, между которыми она качалась как маятник.
В 1924 году в нее влюбился Серафим Кашкин и, несмотря на знатное происхождение Марии Петровны, вступил с нею в брак, который она называла браком по расчету. Когда Мария Петровна вошла в его аскетический кабинет, в котором, кроме стола, двух табуретов и железного шкафа, ничего не было, вошла, безнадежно глядя на хозяина кабинета, чтобы просить о смягчении участи отца, судьба Серафима Кашкина, облаченного в командирскую форму без знаков различия, была решена. Он впервые в жизни видел столь прекрасное лицо с утонченными чертами.
Прежде Мария Петровна разъезжала в автомобиле, жила в собственном доме отца на Английской набережной в Петербурге или — летом — в Введенском. Только с наступлением холодов перебирались в Петербург. Вступив в брак с Серафимом Герасимовичем Кашкиным, уроженцем Екатеринославской губернии, Мария Петровна сменила ватник на шубку, валенки на полусапожки, пуховый простонародный платок на шляпку с вуалью, отороченную горностаем.
Серафим Кашкин падал в буквальном смысле слова на колени перед красотой Марии Петровны, и в конце 1939 года сумел данной ему властью вызволить из города Н., самолично съездив туда и решив все формальности на месте, и прописать в своей московской квартире простого гражданина П., тестя-провинциала.
Мария Петровна стала искать развлечений и охотно ездила с мужем по гостям. Бывало, просят ее что-нибудь спеть. Она не отказывалась. Поерзает на кресле, сосредоточится — и по комнате понесется чудесный голос. Пела она в таких случаях почти одно и то же: "Не забуду я ночи той темной".
Многим гостям становилось смешно, что жена такого ответственного работника, как Серафим Герасимович Кашкин, поет про любовь, про слияние в поцелуе, про ощущение счастья. Конечно, ей хлопали. Она была очень довольна.
Однако после вечеринок Серафим Герасимович, смущаясь, сбивчиво делал ей замечания, чтобы она меньше выказывала свою знатность, которая давно упала в цене, и не забывала, кто ее муж и в каком доме она живет.
Но все уже знали из коллег Кашкина, что есть такой уголок, куда можно прийти посидеть (в "уголке" — квартире из трех больших комнат), выпить и закусить, поговорить о чем-нибудь смешном. Здесь не молчал тяжелый черный телефон.
А Марии Петровне только скажи, что сегодня будут гости, как она мигом молодела и принималась за хлопоты. Любила устраивать блины. Сама пекла на плите в кухне. Сметаны было вдоволь. Прочим простым москвичам достать ее не удавалось, в масленицу сметану брали нарасхват. Хотя Серафим Герасимович все получал на службе и отправлял с шофером в Староконюшенный переулок к высокому серому дому, тем не менее, Мария Петровна сама ради прогулок кое-что прикупала. Так сумела взять красной икры в бывшем распределителе ГПУ на Кузнецком мосту. Там же купила несколько порций заливной осетрины.
За столом всех угощает: "А вы поешьте, очень вкусно". Радушия и гостеприимства хоть отбавляй. Мария Петровна налегала на водочку и вскоре замолкала, пропуская то, что ей говорили, мимо ушей. Она прикрывала глаза, и черные ресницы казались очень пушистыми и длинными. Но зато если было что-нибудь смешное, то смеялась молодо. Любила хвастаться моложавостью, хорошими волосами — почти без седины.