— У нас монтер Андрианов похож на льва, — сказал Игорь.
— Это отец того мальчика, который тебе лицо исцарапал?
— Он, — сказал Игорь и глубоко вздохнул, вспомнив, как Юра ни с того ни с сего выставлял когти, как львенок, и вцеплялся ими в лицо. Юра не мог терпеть, когда Игорь заходил в мастерскую-клетушку, отгороженную дощатой стеной, крашенной зеленой краской, в той части подвального коридора, где начиналась узкая лестница на первый этаж. Мастерская была как раз напротив этой лестницы. В мастерской все было необыкновенно, начиная с большой трофейной лампы-переноски, которую включал сам Юра, и кончая тяжелым мотором-динамо, который стоял на полу и на котором можно было сидеть.
— Ну так вот, — продолжил дедушка. — В первый день ученья меня повела в школу мама. Проходя мимо каждой церкви, я крестился. Я не знал, что такое "учиться", но где-то в глубине души чувствовал, что это какая-то беда. Пришли мы раньше всех. В школе никого не было. Нас встретил дядька-гардеробщик. Мама сдала меня ему и пошла домой. Дядька повел меня в первый класс. Мы прошли две комнаты. Я удивился, что они большие. Стены были увешаны картинами из русской истории и Закона Божия. Но вот и первый класс. Я сел за парту по своему выбору. Дядька ушел. Я остался один. Все оглядывал стены. Много было картин с изображением Христа. Тут я понял, что началась какая-то новая жизнь. Вдруг поднялся в соседних комнатах шум. Это постепенно наполнялись ребятами классы. Но вот и наша комната полна ребят. Я сижу ни жив ни мертв. Что-то будет дальше? Прозвенел звонок. Вошла учительница. Волосы взбиты и завиты. Длинная цепочка с часами. Пахнет духами. Лицо напудрено. Кое-где прыщики. Что она говорила — ничего не помню. На большой перемене съел завтрак, который мне вдоволь был. Во втором классе, рядом с нами, была драка: третьеклассники дрались с второклассниками. В самый разгар появился, словно из-под земли, старший учитель, начальник школы, по виду похожий на поэта Некрасова, а по прозвищу Козел. "Это что такое? Иванов — на час, Петров — на час…" Это значило, что после уроков им придется сидеть в школе целый час и только тогда можно идти домой. Видел законоучителя — священника Парийского. Он проходил мимо меня. Я поклонился, а он улыбнулся, прищурился и сказал: "А, касатик! Ну вот, будешь учиться… Очень хорошо", — и прошел в учительскую. Не помню, как кончился первый день ученья. На душе было очень тоскливо. Я вдруг почувствовал, что учиться — это значит мучиться. А зачем надо мучиться — я не знал.
В таком настроении я возвращался домой. На углу Поварской и Борисоглебского переулка меня уже поджидала мама. Увидев ее, я очень обрадовался и прослезился. Так началось мое ученье. Учился я старательно, но способности у меня были слабые, я не сразу все понимал. Очень мучился над решением задач-головоломок. В то время в подвале нашего дома занимал комнату инвалид турецкой войны Коренюк. Он имел Георгия 4-й степени. Очень часто рассказывал про Плевну. На стенах у него в комнате висели картины из турецкой войны. Я с удовольствием их разглядывал и гордился тем, что русские бьют турок, хотя бы их была целая туча. У него был сын Сергей. Учился он в Строгановском училище и недурно рисовал. Затем была старшая дочь — Дуня, и младшая, совсем маленькая — Шура. Так вот Сергей и Дуня помогали мне по арифметике. Отставал я еще по диктанту. Никак не мог понять хитроумных правил правописания. Очень хорошо учился по Закону Божию. Мне нравилось, что есть Бог, разные святые люди, что надо исполнять заповеди — и все в жизни будет хорошо. Но вот наступал диктант — и получалось ужасно скверно. У меня в тетрадке было больше, чем у всех, ошибок. В таких случаях учительница вызывала меня полным именем: "Павел Львович — на середину класса!" — и томительно долго разбирала мои ошибки. Весь класс грохотал от смеха, а я стоял, сжавшись, ничего не понимая, и думал, как бы скорей домой, — там тишина и спокойствие и можно жить без всяких знаков препинания и без буквы "ять".
В драках я участия не принимал. С виду был худеньким мальчиком. Водили меня к доктору по детским болезням Абрамову. Он посмотрел и сказал: "Куриная грудь. Катайся на лодке и расправляй грудь". Чудак! Какая там лодка — я дальше своего двора и улицы и носу не показывал. Отец, по-видимому подметив, что мне ученье дается туго, повез меня в Сергиев Посад. Как известно, Сергий преподобный плохо учился — и молился, чтобы Бог ему помог. И вот однажды, когда он был на лужайке и присматривал за лошадьми, из лесу вышел схимник и причастил его. С тех пор Сергий стал хорошо учиться. Поэтому слабых учеников водили на поклонение его мощам. Как прошла эта поездка, я не помню. Купил мне там отец разных душеспасительных картинок. Я их с удовольствием разглядывал и долго хранил у себя. Особенно мне нравилось изображение Сергия, кормящего медведя. Я всей душой поверил, что святых или хороших людей даже звери не трогают и чувствуют к ним почтение. Впоследствии юношей я с удовольствием слушал в церкви слова из одного псалма: "На аспида и василиска наступиши и попреши льва и змия". Вот что значит веровать в Бога! — думал я. Правильно поэтому Бог говорит: "Верующий в меня не посрамится". Таким образом, в детстве у меня был уклон в этику и религию, а к положительным наукам вкуса не было. Поездка в лавру мне не помогла. Я все так же хромал по диктанту. Все же я добрался до третьего класса. Но проучился в нем до Рождества. И как-то в большую перемену меня повели обратно во второй класс и посадили на заднюю парту. И все это из-за проклятых грамматики и синтаксиса! С удовольствием занимался я чистописанием. Я как-то сразу понял, что надо писать разборчиво и красиво, любил рисование и пение. Из книг читал по преимуществу популярные рассказы из русской истории. Святослав, Олег, Игорь, Владимир Мономах, Александр Невский, Петр I, Суворов возбуждали во мне живейший интерес. Любил я рисовать лошадей. Играл и в оловянных солдатиков. Как-то даже купил себе фарфоровую куклу копеек за двадцать. Укладывал ее спать…