Цену он назначал — бутылка.
Делал проводку, устанавливал пробки, черные счетчики. Помолившись, старухи щелкали выключателями и не верили в электрическое солнце. В избах сразу обнажалась грязь и нищета.
Фелицын не мог понять, почему мужики, а их было не так уж и мало в деревне, не отремонтируют дома, не сделают террасы, не асфальтируют тротуары и дорогу, не пробурят в складчину скважину для воды, чтобы сделать водопровод… Почему?
— И-ых! — вздыхала бабушка, что означало философское осмысление действительности и глубину души.
Не восторгаться этой душой нужно, а негодовать! Негодовать на грубость и необразованность, на лень и пьянство, на воинственное себялюбие и нищенство. Фелицыну казалось, что все эти люди для того только родились, чтобы ухудшить свою жизнь.
Он редко их видел работающими. Сидящими — сколько угодно, все на тех же бревнах, которые десятилетиями лежали в ожидании какой-нибудь постройки. В огородах ничего, кроме разве грядки лука да моркови, не росло. Плодовые деревья выродились, и за ними никто не ухаживал и не знал, как ухаживать.
Славные комбайнеры, о которых радио прожужжало все уши, работали из 365 дней в году — 14, а то и того меньше. Игорь любил забираться в кузов к Былову, когда тот вышел из больницы, и ездить в поле. Мама подвязывала очки за дужки резинкой, чтобы не спадали. Пшеница сыпалась в кузов вместе с головками васильков. Игорь лежал на теплой пшенице и смотрел в небо.
Под дырявым навесом так называемого элеватора женщины сгребали деревянными лопатами зерно. Его было так мало, что за неделю управлялись.
Что еще видел Фелицын? Видел огромного жеребца-производителя с круглыми, как подфарники на "ГАЗе" Былова. глазами и длинными ресницами, взятого в другом колхозе напрокат, и нескольких ребрастых лоша док. Видел дощатый, с соломенной крышей коровник, в котором коров хотелось жалеть и спасать от вони и сквозящего ветра. А люди, как слепые, копошились кто где, неизвестно что и зачем делающие.
Бабушка. Она привыкла сыпать в чугун — с войны еще — все, что под рукой. Из тех же продуктов мама делала "объедательные блюда". Например, пшенку, запеченную в сметане. Если бабушке давали новую тряпку для вытирания стола, то она прятала ее на черный день и плакала. Спала бабушка за занавеской на узкой солдатской койке с дощатым настилом. Когда папа привез ей матрац, бабушка опять заплакала и сказала, что на мягком она спать не будет, потому что сразу смерть вспомнит.
Ну что ты будешь делать!
Можно, конечно, с другой стороны посмотреть. Бабушка. Душевная, много испытавшая женщина-труженица. От себя кусок отрывает, отдает детям. Выходила-вырастила. Внутреннюю жизнь ее никто не видит. А ей весь мир кажется приглашением к мучительству. И она старается, чтобы так и было, потому что таким, как она, веками внушали, что лучшая жизнь впереди, за гробом, а здесь все временные жители. Это объяснение вульгаризированного православия, полагал Фелицын, вполне соответствовало образу жизни этих людей.
Однажды жена Василия приезжала в Москву, в "Славянский базар". Игорь смутно это помнил, потому что мал был. Но отпечаталась в памяти сцена: участковый и дворничиха Дарья кричат, чтобы она уезжала, потому что без прописки нельзя в Москве. Сестра мамы была беспаспортная, как при крепостном праве.
Об этом праве иногда с печи сообщал голосом покойника прадед, отец бабушки. Он говорил: "В мово бати тоды лошыдь була. — И приставлял бабушкино: "И-ых!"
Коверкали язык в деревне все кому не лень. Игорь сначала думал, что они притворяются, нарочно говорят неправильно, но потом понял, что по-другому эти люди говорить не умеют и, главное, не хотят уметь. Они окали с какой-то похвальбой, а матрос Василий до того доокался, что говорил "стокан" вместо "стакан". Игорю казалось, что они не говорили, а мяли слова во рту для того, чтобы выплюнуть эти слова изуродованными, взятыми не из прекрасного русского языка, а из какого-то тарабарского.
1958 год был последним годом в деревне. На другой год Дмитрий Павлович получил от Мосэнерго садовый участок. Фелицын увидел новую природу и новых людей. На восьми сотках росли: огурцы, помидоры, лук, морковь, свекла, редиска, укроп, петрушка, чеснок, клубника, смородина — черная и красная, яблони, малина, ежевика; и цветы: флоксы, пионы, тюльпаны, георгины, гладиолусы, календула, розы…
За два месяца пробурили скважину, проложили водопровод. Замостили щебнем дорогу, дорожки на участке выложили плитками или засыпали гравием. Улицы ровные с воротами при въезде и калиткой…